Мы стоим в одной из комнат башни короля, в комнате, где стая шорохов от наших шагов, взметнувшись, бьется о серые каменные стены, но не может вылететь и снова падает на пол. Король смотрит в запыленное окно, словно подражая Бальтасару, пытаясь увидеть в разводах, среди миллионов пылинок, что оседали здесь веками, среди нитей паутины, — нечто, знак, предначертание, ответ. Но он не Бальтасар, он король, правитель, и все, что он может увидеть — это окно и пыль. Король скоро станет совсем седым — и его черные густые волосы, и борода. Под глазами — желто-коричневые мешки. Его сердце опередило его жизнь. Может быть, мы мало молились за него, он всегда казался таким сильным, могущественным, не устающим. Я знаю, что сейчас он будет говорить, спокойно, ничем не выдавая своей тревоги. А я запущу его голос внутрь и, словно кувшин, буду полна им и сделаю ради моего короля все, о чем он попросит.
— Дракон проснулся, — эти слова легли мне на плечи, как плащ из змеиной кожи. — Он проснулся, чтобы погубить нас. Он хитер и коварен, сначала он будет убивать, жечь и разрушать, а потом проберется в наши души. Я хочу, чтобы ты договорилась с ним, чтобы он покинул наши края. Условия договора должны быть приемлемыми.
— Король торгуется? Торгуется с драконом? А как же его рыцари? Эти смельчаки, храбрецы?
— Война, с юга надвигается война, и мои рыцари скоро будут гибнуть в боях, лежать в белых повязках, с гноящимися ранами, но они спасут королевство. А пока… Тебе придется идти до конца. Вернуться с поднятой головой ты сможешь только в одном случае. Я верю в тебя, милая.
Он прижал меня к себе на минуту, словно дочь.
— Ступай.
Я выходила из комнаты, а он выводил пальцем на столетней пыли какой-то знак.
Я спустилась к себе и в исступлении стала ходить по покоям, механически передвигая ноги. Страх заполнил всю меня, не было места ни для молитв, ни для отеческого голоса короля. Он мог обмануть меня, он мог. Война здесь не при чем. Дракона нельзя убить, я слышала это. Тот, кто убивает дракона, сам становится драконом. Мой муж, два года назад, может быть, он также стоял перед королем в той же башне и был уверен, что сможет убить чудовище. Я помню то утро, с пустой постелью, с опустевшим сердцем, я помню взгляд короля, сквозь меня и в сторону: он спас королевство, но он не вернется. И этот единственный вопль: «Где он?! Пусть он мертв, но дайте мне оплакать его!»
Когда король сказал, что это невозможно, я перестала плакать, но внутри что-то сломалось. Меня внутреннюю не смогла разжалобить ни заупокойная служба, ни черные одежды, ни это паучье слово «вдова», ни обрушившееся одиночество. Я не плакала больше.
