17 м/с | страница 58

Ничего тебе здесь не напомнит об этом. И не мечтай. Ни соус «Тысяча островов» в пластиковой упаковке, ни девицы в бикини, индивеющие поджарыми задницами па двадцатиметровых баннерах, никакое другое рекламное ухищрение электронных средств, пытающихся убедить, что райское наслаждение подстерегает в ближайшем супермаркете на Ленинградке.

Рай находится совершенно в другом месте, в чем мы неоднократно убеждались. Что бы ни говорил Палыч, высаживаясь в захолустном аэропорту на «А» — то ли Альмеранте, то ли Абуэло (хотя и первое, и второе звучит вполне правдоподобно, потому что первое — это местный ник Колумба, а второе — название пиратского рома).

— Покажите мне идиота, который в тот раз бросил в воду монету! — вот что говорит Палыч, привычно вписываясь в пейзаж с цаплями по краю взлетно-посадочной полосы и пальмами, впечатанными в вишневое по случаю заката небо.

Потому что в тот еще раз мы, идиоты, предполагали, что в рай дважды не попадают, и перед изгнанием просто избавлялись от местной валюты.

Колумб искал это место (точнее, искал рай, а нашел это место) так. Плыл по морю все время вверх, говоря, что рай подобен женской груди: он-де мерно вздымается над морской пучиной. Сначала был остров, который Колумб назвал Попа, что значит «корма», Колумб разбил о него корму флагмана. Видимо, это был остров практически нулевого размера и не очень вздымался над пучиной. Потом были острова Бастиментос, Коренере и Бокас, потом уже Альмиранте. Что значит «адмирал». Так Колумб представлялся местным, потому что нам, европейцам, и в раю важно не ударить в грязь лицом.

Здесь дни похожи на кому, а ночи на эротический триллер, у сигарет здесь привкус пота, у кожи — привкус моря, море сверху похоже на скомканную фольгу, а приглядишься — видишь песок на глубине, тонуть не страшно. Здесь просыпаешься от шороха и умиленно думаешь «ежик», а потом «какой, к чертям, ежик! Это гигантский краб, пришел, гад, и воняет итальянской кухней». Здесь дождь опрокидывается на тебя плашмя, здесь звездное небо так подробно, будто это эфемериды, вычерченные богом, упавшим навзничь. А уж если звезда отрывается и падает, то делает это так обстоятельно, что успеваешь не только загадать, но и исполнить желание. Здесь сначала кажется, что все возможно, а под конец думаешь, что и черт с ним, даже если дальше вообще ничего. Потому что ты попал. Известно ведь, что легче пройти сквозь игольное ушко. Это место так мало, что обратный билет остался в Каракасе (Венесуэла, Южная Америка), а багаж улетел в Сан-Хосе (Коста-Рика, уже почти Северная). И так узко, что где-то посреди него Тихий океан мешается с Атлантическим. И знаешь, оно так далеко, что у местных так же мало оснований верить в наше существование, как у нас — в их. Под единственным международным телефоном на окраине столицы висит список городов, куда имеет смысл звонить. Если верить списку, Европы не существует. И правда. Когда ночью смотришь в ту сторону, откуда прилетел утром, невозможно поверить, что существует что-то дальше Атлантиды. Потому что все-таки очень много воды.