— Кто из ветров надул тебе в уши сплетню? Хастур или Тёмный Ветер Кохинор? — спросил Унктоми сердито. — Судя по цветистости выражений — Кахин. Вот кому хорошо с избытком: умеет обольщать не одними словами, не то что я.
— Никто мне такого не говорил, — ответила девушка и приложила руку к груди.
Гладкий металл протестующе обжёг холодные пальцы.
«Зеркало, — подумала она. — Кахин дал мне зеркало, отделённое от того, большого. Или рождённое им. Или даже то самое. Это оно передаёт».
Как такое согласовалось с реальностью, девушке не было дела. Много ли было в её теперешнем бытии такого, что совпадало с привычными представлениями?
— Я узнала, или угадала, или сказала наобум, — ответила она. — Не всё ли равно, если это правда? Если ты подтвердил, что это так и есть?
— Если ты хочешь, так оно и будет, — кивнул Паук.
Ещё девушка хотела было сказать, что хотя и тот, и другой в равной мере краснобаи, Египтянин по сути уродлив, в отличие от Индейца, который всего лишь стар. Но решила придержать язык: чужая тайна — не её тайна. И, похоже, этому хитрецу, что плетёт свои сети, только дай повод…
— Как это получается, — спросила вместо ответной реплики. — Ты праотец людей и зверей, а тот, кого называешь отцом и Хастуром, выходит, ещё и древней тебя? Сколько же вам тысячелетий?
— Когда не было ни земли, ни воды, предвечный ветер уже веял над бездной, — ответил тот, садясь на край широкой медвежьей постели. — Смирял он разрушительный хаос или создавал плодотворный из закоснелого порядка — кто скажет, кто решит за тебя, кроме тебя самой?
— Я такая важная? — спросила Марина.
— Ты поистине Мать Матерей и возлюбленная всех влюблённых. Не удивляйся моим словам. Я лишь слегка изменяю то, что сказал один из моих потомков, ставший знаменитым вождём: «В давние времена наши матери оправдывали доверие, возложенное на них. Мужчины могут убивать друг друга, но они никогда не будут в состоянии одолеть женщину, на коленях которой покоится ребёнок. Ты можешь уничтожать его раз за разом, но он так же часто выходит из этих нежных чресел. Это дар Великого Добра тому народу, где мужчина — лишь соучастник творимой сказки».
— У меня нет ещё детей.
— Ты непременно их родишь.
— Будет ли это или нет — в том нет никакого чуда, одна обыкновенность.
— Наверное, я так и остался дикарём, — усмехнулся Унктоми. — В старину, в давнюю старину для моего народа становилось чудом всё: как птенец вылуплялся из яйца и солнце восходило из-за кромки высоких гор, как медленно раскрывался цветок на заре, чтобы завязать плод внутри себя. Что детёныш с мягкой, нежной кожей вырастает в мощного бородатого мужа — не удивительней, чем превращение волка в голое человеческое существо. Ветер или мужчина завязывает плод в материнском чреве — не всё ли равно? Шарообразна планета или плоска — и так и этак удивительно, что с неё никто не срывается прямиком в космос. Испокон веку наш мир имел четыре угла, это было священным числом — четыре стороны света, четыре времени года, четыре цвета, четыре материи, из которой создано всё на свете. Север — это Тункап, дух земли, и синий цвет; Восток — красный Вакиньян, дух огня; юг — чёрный Такушкапшкан, дух всех ветров; запад — зелёный Унктехи, что олицетворяет собой воду.
