— Что вы, я еще маленький. Говорят, кое-какие извращенцы пьют его с молоком или сливками, только я с детства какао пью, оно полезнее. А вы разве не любите? Вон на полке начатая банка. Один мой приятель меня выучил делать классный шоколад — с корицей, гвоздикой и щепоткой соли. Хотите, сварю?
— Вот пойло, наверное.
— Нет, без дураков! Читали у писателя Уэллса роман «Пища богов»? По-гречески пища богов — это теобром, а теобром значит как раз какао в бобах. И если давать детям пить теобром с грудного возраста, то вырастет из нас новая раса гигантов.
— Ну, все на свете перепутал.
Олька сделал обиженную паузу, но почти тут же продолжил с оттенком мечтательности в голосе:
— Наши предки ведь и были гиганты. Смотрите: легенды об атлантах и лемурах, об Адаме и Еве в исламском раю… Гигантизм плоти есть символ величия духа.
Последняя фраза прозвучала бы совсем по-взрослому, если бы Оливер не скорчил рожу.
— Я вот какао пил с тех пор, как себя помню.
— То-то и заметно, — отозвалась она саркастически.
Но неугомонный отрок уже что-то сыпал в кастрюльку, молол в пыль на армянской ручной мельничке, растирал в пальцах, нюхал и, наконец, собравши вместе, залил кипятком и поставил на открытый газовый огонь. При этом он напевал на мотив известной детской песенки следующие удивительные слова:
«Разродилися стихом
Тридцать три коровы:
Пейте, детки, теобром —
Будете здоровы!»
Вышло у него, и в самом деле, нечто непревзойденное по цвету, вкусу и аромату: пены вздыбилась целая шапка.
— Так ты зачем меня приглашал? — сказала она, выпив три четверти кастрюльки и заметно тем умягчившись. — Сообщить, куда собрался податься? Этого мне не нужно. Хоть в шайку «крутых».
Олька покачал головой:
— Туда — точно не пойду. Хоть я, в натуре, потомок всех диккенсовских добродетельных преступников сразу: и тезки Оливера, и Николаса Никльби, и Дэвида Копперфильда, а в придачу — Барнеби Реджа.
— Угу. Насчет последнего ручаюсь, — сказала Зенобия, которая как следует читала у Диккенса только эту одноименную повесть. — Профессии у тебя ведь нет никакой?
— А у вас в тринадцать лет какая была? Выпускной класс музыкальной школы?
— Нет, тогда я уже с фортепьяном расквиталась и ушла в школу верховой езды, — ответила Зенобия. — Дзюдо стала заниматься. Стихи еще сочиняла — в год по чайной ложке.
— Надо же! Так начать — и так кончить.
— А это еще не конец, — она поглядела на мальчика с некоторым лукавством.
— У меня — тем более: вся жизнь моя одно сплошное начало, — отозвался он. — Сказать секрет? Есть у меня профессия. Семейное ремесло, ужасно традиционное и одетое пылью веков. Только нельзя назвать, какое: счастье спугнешь.
