— Миха, ты сильно Теодара зашиб?
Я хотел было сказать, что не о том она беспокоится, но поостерёгся.
— В магистрате был живой и говорил заносчиво и горделиво. А что?
Слово за словом из меня вытянули всё о ночном событии. И чуть погодя прояснили подоплёку дела.
Юнец — ему, кстати, лет пятнадцать от силы, — как мог тщился соответствовать природному званию. Не наниматься, не клянчить, не есть сырояди и держать тело в относительной чистоте. Трудней всего ему было с дровами — кузнецы и прочие работники по металлу сильно подняли цену своим спросом, ни щепки без дела не валялось. Все в городе о Теодаре знали, все терпели его выходки.
— Терпели. Занимались попустительством, так?
— Михаэль, если знатного поймают на вооружённом разбое или, ещё позорней, — на краже, его извергнут из сословия. Для этого наши Старшие дождутся сеньора из ближнего замка. А простых воришек без затей вешают.
— Но не думаешь же ты, что за такой пустяк… Мне насчёт розог поведали.
Нет, не так. Подвалы и суд, вдруг пришло мне в голову. Суд.
— Его что — разжалуют? — спросил я. Не очень подходящее слово. — Извергнут из сана?
Прозвучало и того хуже. Но девушка поняла:
— Не думаю. Проявят милосердие и заменят подлую участь на благородную.
Хрен редьки не слаще. Насчёт того, кто нашего дворянчика конкретно под топор подвёл, — речи пока нет, слава Богу. И так понятно.
— Я пойду попрошу переделать.
— И тем самым признаешься, что свидетельствовал ложно. Хотел обмануть правосудие.
— Пускай.
— Не поможет. Сам Тео будет стоять на своём, это все понимают. А того, кто пытается обмануть и запутать следствие, накажут. И куда хуже, чем лгущего из жалости.
Понятное дело, я струсил. И это моё полужидкое состояние длилось до тех пор, пока…
В Клингебург не приехали гальяры. И весь город забурлил.
Повозки под расписными холщовыми куполами въезжали в городские ворота и медленно подвигались по главной улице: свиристели флейты, пиликали скрипки, бухали литавры, фанфары звонко вели основную мелодию. Перед каждым фургоном и позади холёных шайров, которые были цугом впряжены в каждый из них, была устроена небольшая площадка. На ней сидел возница в чёрном костюме с кантами, а рядом жонглёр подбрасывал свои шарики и ходил колесом, шут заставлял собачек прыгать за едой или извивалась в танце плясунья. Здесь же кукловоды управляли большими, в свой рост, марионетками, фантошами, двигая коромысло не одними руками, но ещё и правой ногой. Лица актёров были набелены и насурмлены так, что казались масками, реквизит и парики пестры, но платье по контрасту — самое скромное.
