Жена, не Эля, а чётко «Эльвира Зиновьевна», отдалилась от кухонного станка, препоручив его детям: готовили они нисколько не хуже. Ирина вновь стала захаживать к ним в дом, но уже на правах бескорыстного друга семьи. Может, и перепадало ей наличности, кто разберёт, — домашние в связи с занятостью наукой и ремёслами не раз поручали ей продать-купить. Алексея не посвящали — мужчине это не должно быть интересно, с какой-то непривычно лёгкой интонацией говорила супруга. Иногда сам супруг удивлялся, как его занесло в эту семью. Но лямку тянул безропотно. Однажды спросил было: «А Зорик что — не мужчина?» Благоразумно воздержался. Зорик был — просто уже в силу того, что был. Ещё меньше своей сестры вписывающийся в какие-либо рамки. По крайней мере, рамки тех прошлых времён, которые Алексей понимал. Когда он пожаловался на это — не семейным, оказавшейся рядом Ирине, — то получил в ответ:
— Мальчик успешно социализуется. Кажется, после окончания собирается заняться компьютерным и практическим дизайном.
— Я считал, ему прямая дорога в университет.
— Одно другому не помеха. Вы же не будете против, если ваш пасынок заработает на дальнейшее образование?
Отчего после долгих лет прозвучало это «пасынок»? И почему он, Алексей, безропотно такое проглотил?
Он был терпелив. Слишком терпелив и слишком долго занимал выжидательную позицию.
Пока не обнаружил очередное послание в книге. Даже несколько таких. Причём похоже было, что их выложили на отцово посмотрение специально. С оттенком «на, подавись, наконец», внезапно понял Алек. И специально улучив момент, когда он остался дома один. Такое случалось в последние годы всё чаще и тем более летом, во время отпусков — дела в его НИИ шли по отлаженной колее.
Алексей забрал всю стопку с торчащими на обрезе вложениями более светлого цвета — так ему навсегда и запомнилось: бежево-серая бумага дешёвых изданий и плотная белая для принтеров, сложенная вдвойне.
Первым открылось ему творение пасынка. Снова по мотивам одноименного деда, как и предыдущий рассказец, и вложенное аккурат в ту же книжку великих братьев. Называлось «Султан и его Валиде» — он ещё ухмыльнулся неожиданно восточному колориту, который появился у Стругацких разве что однажды. Снова романтические мечтания большой детки в штанах. И тихонько смеялся, пока читал. Пока не уяснил себе, что это ответ на предыдущую, Гаянкину историю: вариант или продолжение.
«…Два полотна рядом, написанные какими-то необыкновенными красками. Добытыми путём возгонки из невзрачных диких цветов Радуги, путём растирания в ступке — из глин и камней Радуги. Растворённые водой из глубин планеты.
