— Золото-серебро у нас водилось, и верно, — объяснила рассудительная Барб. — Одним рейсом увозили раритеты и всякие домашние поделки, рукописи там, самоцветное низанье, другим привозили монету. Но зачем корабли пустяками грузить? Торговать не с кем, одно семейство всю округу держит. Нам были нужны вещи.
— Ну а себе оставить?
— Оставляли, конечно, — кивнула Олли. — Старине Сардеру уже под два десятка, карьером не пустишь. Молодая смена требуется. Для радости — но и для красы тоже. И ради пользы. Пустишь такого на корде вокруг посадок — вся вредная мелкота, полёвки там, землеройки — из-под копыт прямо шарахается!
— Как цепную собаку, что ли? — рассмеялся Армин.
— Пса или волка не дело привязывать, — авторитетно объяснила Барбара. — Сердитей становятся, а оборонять могут куда меньшую площадь.
— Волки? Это как же?
— Если кормить волчьего щенка грудью или хотя бы к своей груди соску с молоком прикладывать. Мама Орри говорит — старый готийский обычай.
Юнцы только головами качали…
Это был интересный момент для всех четверых путешественников. Но дальше снова началась рутина: в дороге для любого день идёт за два, а юных дворянчиков, тем более, уже третий раз тягали оттуда-сюда и обратно.
Но вот, наконец, ближе к полудню передовой охранник — он был из местных — свернул назад и сказал, наклонясь к окошку:
— В виду кастель Шарменуаз-а-Октомбер, милорды и высокие сэнии.
— Как Игрица, разлилась от дождей? — спросил Армин.
— Не буйствует, мэсы маркизы. Но сам я не переправлялся.
Через некоторое время карета свернула к берегу речки, бултыхнулась с обрыва и покатилась по береговой гальке, разбрызгивая её в стороны, а потом решительно влезла в мокрое и бурное по ступицу.
Волны, вызванные движением, крепко поддавали в кузов, иная заплёскивала внутрь, но сёстры молчаливо постановили между собой не визжать.
Наконец, кони выкарабкались на другой берег, чуть более пологий. Здесь начиналась тропа — явно не езженная, а хоженая, однако довольно торная. Вся она умещалась между колёс: всадники перестроились цепью и рысили позади.
Смысл последнего прояснился, когда через некое время пассажиров учтиво попросили вылезти наружу и вместе со всеми подставить плечо под дверцы и колёса: тропа резко пошла ввысь.
— Эх, дубина моя, ухнем… — фальшиво пропела Олавирхо. — Штанцы жалко — удобные, а стираются плоховато.
Уперлась спиной в кузов и попятилась. Кони послушно потянули лямку. Экипаж тронулся, у Армина конкретно отвалилась челюсть.
