— Нет.
— Хочешь, научу?
Девочка взяла его за руку и наклонилась над краем, ткань сдвинулась с кос на затылок. Профиль ее был тонок и изящен, ресницы загнуты над темно-карими глазами, губы чуть оттопырены, как лепестки юной розы. Тягучая мелодия, которую она завела, была полна прохлады и печали, тихие переливы звучали так, как звучит потаенный родник. Камиль пытался подпеть, но робко — боялся испортить красоту.
Вода внезапно дрогнула и начала подыматься кверху, вскипая ледяными брызгами, — пока не стала вровень с краями и не хлынула в поилку. Пили козы. Двое детей, одному было двадцать, другой — восемь, из горсти умывались ею и плескали друг в друга. На вкус она была как виноградный сок из давильни, пока тот не перебродил.
— Вот теперь я точно знаю, что ты и поешь красиво, и сама красивая, — сказал Камиль. — Не скучно тебе тут с одними козами?
— Ты не видел нашей жизни — зачем говоришь? Тут отдают детей в Степь, чтобы они знали: на земле есть не только дома, улицы и каналы, а всё вот это, — она взмахнула руками. — В городе никак не научишься тому, что вода — драгоценность, а те, кто дает мясо — живые.
— Умница ты. Хочешь, я познакомлю тебя с моими друзьями? — Камиль подумал о них и почувствовал, как его потянуло за пределы этого мирка.
Девочка покачала головой:
— Не надо. У них свой путь, у меня свой. Прощай: я погоню стадо дальше.
— Я увижу тебя еще раз?
— Да, но только не скоро. Пока рядом с тобой нет места для меня. Пройдет время — много времени. Тебя посетят заботы, ты родишь детей от твоей красивой жены, будешь участвовать в кровавых сражениях, таких, о которых мы здесь знаем только понаслышке; виски и борода твои поседеют, а ты всё жди… жди…
Она махнула рукой, подняла с земли свой пастушеский посох.
— Как имя твое? — крикнул вослед Камиль.
— Айше, — ответила она, не оборачиваясь. «Если бы она обернулась, я бы вмиг умер,» — подумал он.
И проснулся — посреди ночи, когда еще не развиднелось за щелями тонких стен. Слышно было, как ослы наружи вздыхали, придремывая, Варда пожевывала то ли траву, то ли колючку, Ибн Лабун совсем по-мужски поварчивал, уткнувшись в материнский бок. «Всё спокойно, всё как надо», — подумал Камиль.
Утром этого мира, когда Странники умывались из кувшина и завтракали, удивлялся Майсара:
— Хозяин, чего ты улыбаешься, как дурень, и не ешь ничего толком? Или случилась с тобой очередная нелепица?
— Не приставай к нему, — сказал Камилл. — Он попробовал несозревший плод с дерева своего будущего.
