Ораниенбаум — Воронья Гора
…Я листаю года.
Я читаю событья и строки.
Для души моей стала вершиной
Воронья гора.
Михаил Дудин
Было воскресенье, 22 июня 1941 года. Война уже шла по нашей земле. Там, на границе, танки со свастикой сминали и вдавливали в землю полосатые пограничные столбы, рвали колючую проволоку. Здесь, в мирном пока Ораниенбауме, не сразу можно было разглядеть, какие перемены в жизнь прибрежного городка внесло зловещее слово «война».
Большой черный репродуктор, установленный на привокзальной площади, бросил это слово в толпу экскурсантов. Только что подошел поезд, площадь была запружена народом. На воскресенье приезжали сюда семьями, толпились у лотков с мороженым, у автобусных остановок, предвкушая долгий день воскресного отдыха.
Услышав слово «война», люди отхлынули от лотков, растерянно замерли, явно не зная, что же делать сейчас, в эту минуту. Площадь быстро опустела, отдыхающие и экскурсанты рассосались, разъехались кто куда. Остались одинокие продавщицы мороженого и газированной воды.
В Ораниенбаумской гавани — крейсер «Аврора». Его высокие трубы выбрасывали черный дым. Казалось, вот-вот он отойдет от стенки, развернется и возьмет курс на Кронштадт. Однако у трапа, перекинутого на берег, как обычно, стоял часовой, никаких приготовлений к отплытию на корабле не было. И местные жители, узнавшие о начале войны и приходившие проверить, на месте ли «Аврора», говорили:
— Там и без «Авроры» управятся. Где мы, а где война?!
Никто, видно, не брал в расчет, что «Аврора» была боевым современным кораблем в русско-японскую войну, грозной силой в семнадцатом, а теперь, на пятом десятке своей жизни, стала учебным судном, плавучей школой для будущих морских офицеров.
Еще сегодня вместе с командой крейсера выстроились, придя на митинг, триста курсантов Высшего военно-морского училища имени Фрунзе. Старший политрук Федоров сказал:
— Вы читали на памятнике адмиралу Макарову в Кронштадте слова: «Помни войну». Война ворвалась в наш дом.
Никогда прежде старшего политрука Федорова не видели таким насупленно-серьезным. И когда он сказал: «Война ворвалась в наш дом», шеренги словно дрогнули. Скорее всего, так показалось. Но потому, что Федоров назвал страну «нашим домом», его обращение коснулось каждого — и каждый подумал о своем доме, где жил до службы и где оставил близких, подумал и о том большом доме, границы которого обозначены пограничными столбами.
