Он был членом действующей революционной организации. То была последняя сколько-нибудь крупная народовольческая организация. Главным инициатором ее был бежавший из Восточной Сибири народоволец Сабунаев, успевший сделать по тому глухому времени очень много: собрать где-то на Волге народовольческий съезд, объявить партию Нар. Воли восстановленной, объединить целый ряд кружков: Московский, Ярославский, Костромской, Казанский, Воронежский и др. Только что вернувшийся из ссылки в Березове А. В. Сазонов был Саратовским агентом новой организации.
Тогда Сазонов был весьма «крайним». Я помню, как на обычном годичном студенческом вечере, уже под утро, когда «посторонние» разошлись, начались «речи». Окруженные кружком студентов-устроителей, в повышенном настроении (известную роль в этом играли и пары алкоголя, чего, впрочем, тогда я наивно не замечал), разные лица «с именами» влезали на стол и произносили разные тосты. Говорил, между прочим — и говорил очень красиво умный и красноречивый прис. пов. Кальманович.
Влез на стол Сазонов и, сообщив о каких-то студенческих волнениях, предложил тост «за протест, — за открытый протест!» Тотчас же, как ужаленный, вскочил на стол доктор Николаев, — кажется брат писателя П. Ф. Николаева — и, перебивая его, резко и горячо принялся оппонировать: «нет, я не буду пить за протест, потому что он протест; я согласен пить только за разумный протест, за целесообразный протест, за своевременный протест; но за протест — вспышку, в котором только понапрасну расточаются и гибнут молодые силы — я пить не буду!» Это, очевидно, была коллизия старо-народовольческих тенденций с «натансоновскими». Сбитый с позиции яростной атакой, Сазонов пробовал защищаться, но, подавляемый стремительностью своего оппонента, юркнул и ушел в сторону, взявши меня под руку и с презрением третируя обоих ораторов: одного «краснобая, упивающегося звуками собственного голоса» и другого «пресного либерала, бегущего от решительной борьбы и софизмами пытающегося оправдать свое малодушие».
Я был заранее предрасположен стать на сторону Сазонова, но внутренне смутное впечатление говорило не в его пользу, и он вышел из этого столкновения в моих глазах несколько умаленным. Он, попросту говоря, производил впечатление более «с пылу горячего», чем резонного и толкового человека. Но, конечно, я ни за что не хотел довериться этому собственному впечатлению, я старался головным путем отрешиться от него. Я создавал в своей фантазии на место реального А. В. Сазонова какого-то другого, воображаемого, подернутого ореолом таинственности и революционного героизма.
