Он сказал Глориане:
— Приветствие. Искреннее приветствие. Громадный талант. Прекрасный голос. Если угодно, я вам предлагаю ангажемент. Вот его условия, вам стоит только подписаться. Предлагаю вам исключительные условия. Поймите, тридцать шесть тысяч франков за три месяца. Я не назначал этого даже Требелли. Я разорюсь, продолжал он, печально взглянув на нее и как бы со вздохом. Но делать нечего, условия неизменны. Я более артист, чем директор. Но все несправедливы ко мне. Тридцать шесть тысяч франков, Боже мой! И так, вы подпишетесь?
— Да, — сказала она, — я согласна.
Она почти вовсе не заботилась об ангажементах, это лежало на обязанности Браскасу. И она, не умея взяться за дело, была крайне озабочена таким затруднительным положением! Но, вообще, тридцати шести тысяч франков ей, казалось, довольно. — Она встала, и Шадюрье подал ей перо.
В эту минуту, вошел Браскасу. Он бросился к ней, выхватил перо и швырнул его в лицо директора.
У Шадюрье появилось маленькое чернильное пятнышко на верхней губе, точно искусственная мушка на щеки субретки. Но он вовсе на это не претендовал и только бросил недоумевающий, совсем невинный, взгляд на оскорбившего.
— Черт возьми! — вскричал Браскасу, — хорошо, что я пришел вовремя!
— Сударь….
— Вы старый клоун!
— О!
— Вы, воспользовались моим отсутствием, чтобы одурачить Глориану.
— О! — еще раз произнес импресарио, потупив глаза в пол.
— Чтобы заставить ее подписать ангажемент, который должен разорить ее.
— Но я предлагаю двенадцать тысяч франков в месяц!
— За кого же ты нас принимаешь, старик!
— Хоть и трудно мне, но я дам пятнадцать.
— Скряга!
— Шестнадцать тысяч!
— Жид!
— Восемнадцать!
— Каналья!
— Вы хотите моего разорения! Я даю…
— Бесполезно!
— Я даю…
— Убирайтесь к черту! — Воскликнул Браскасу, хватая его за плечи
И он вытолкнул его в коридор.
Все это время, Глориана спокойно сидела у туалетного столика, покрытого кисеей, через которую сквозила голубая материя, и стирала с лица концом салфетки, обмакнутым в колд-крем, румяна, уже наполовинку исчезнувшие от пота.
— Да что с тобой сегодня? — спросила она, поворачивая немного голову.
Он взял ее за подбородок и заставил взглянуть на себя в зеркало.
— Чье это лицо? — спросил он.
— Мое, конечно!
— Нет, лицо королевы.
— А! — произнесла она.
— А тот костюм, который ты надевала в первом акте?
— Ну, платье, нечаянно попавшее в мой чемодан.
— Нет. То было платье королевы.
Она взглянула на него, удивленная.
— И могут еще надеяться, что я отдам им за двенадцать, пятнадцать или восемнадцать тысяч франков женщину, которую, благодаря ее сходству, ожидает корона и трон, женщину, которой тайно присылают с лакеем, одетым в расшитую золотом ливрею, такой туалет, о котором кричат во всех газетах! Даже более!
