— Ну ладно. Неси ожерелье. Буду ждать в каюте.
Рогов обрадовался: такого оборота разговора он не ожидал.
— Правда, Сидор Тимофеевич?
— Какие могут быть шутки, — слегка обиделся штурман. — Обещал выручить, значит выручу. Только чур уговор: о нашем деле никому ни слова. А то всякие кривотолки на корабле пойдут. Опять, скажут, Сидор Тимофеевич коммерцию затеял. А я — от всей души.
— Понимаю, Сидор Тимофеевич...
Часом позже Василий Рогов незаметно выскользнул из двери каюты Костюка. В руке у кока были зажаты две десятидолларовые бумажки.
В полдень Ли Чан пришел в себя. Он с трудом поднялся и огляделся.
В лавке — никого. Под ногами валялись черепки и упавшие с полки раковины.
Ли Чан чувствовал в затылке острую боль. Голова и шея были в крови.
Ненависть кипела в душе китайца. За что избил его иностранец? Разве Ли Чан причинил ему зло?
Прежде Ли Чан не раз переносил пинки и удары, и безропотно мирился с этим, полагая, что такой удел уготован ему судьбой.
Но сейчас, когда чувство человеческого достоинства пробудилось в нем, он не мог стерпеть оскорбления.
О, если бы Ли Чан мог предвидеть, что этот человек набросится на него внезапно, по-предательски, то не дал бы себя в обиду.
Но теперь поздно думать об этом. Сделанного не воротишь.
И Ли Чан, усевшись в стороне от узкого пучка солнечного света, падавшего из открытых дверей, стал размышлять о происшедшем.
Чем вызвано появление иностранца в лавке? Почему он так настойчиво допытывался о судьбе ожерелья? Отчего пришел в ярость, узнав, что оно попало в руки русского моряка?
Несомненно, здесь скрывается тайна. Разгадать ее невозможно. Но ясно одно: иностранец бросился по следу русского, и русскому грозит опасность.
Опасность...
Внезапно Ли Чана осенила мысль: ведь русские — друзья его родины и, значит, друзья всех китайцев. Разве может Ли Чан оставить друга в беде?
Нет, нужно предупредить его, предупредить во что бы то ни стало. Иностранец не остановится ни перед чем.
Но как сообщить русскому моряку о нависшей над ним угрозе?
Как?
А что, если русский корабль еще стоит в порту? Ведь с того дня прошло не больше двух недель.
Антиквар вскакивает на ноги. Он наливает из кувшина в таз воду и обмывает голову. Затем поспешно сбрасывает халат, надевает короткую синюю куртку и соломенную шляпу.
Захлопнув дверь своей лавки, он торопливо шагает по озаренной полуденным солнцем улице.
