Но Николай Устинович знал, что не способен сделать этого, — он испытывал состояние человека, которому назойливо напоминают его вину. Делал это Василий Васильевич. Оказавшись за щедрым столом, он не мог не отблагодарить хозяйку и, перегибаясь всем туловищем к Червенцову, почти вдохновенно рассказывал:
— Я, бывало, погляжу на нее, как она, сердечная, бьется, сердце кровью исходит. Мужика-то на фронте убили, осталась одна, а на руках мать-старушка да дитенок малый, и помочь некому. Легко ли! Иной раз скажу своей бабе: «Видишь, каково Настюшке достается, а не ломится, вот, мол, характер настойчивый». При таких обстоятельствах жизни другая женщина не то чтобы в свое положение войти, а махнет рукой — пропади ты все пропадом. А Настюшка все перемогла… Я вот про себя расскажу. Ну, не взяли меня на фронт по причине расстройства моего организма, но работать не ленюсь, норму завсегда выполняю, к водке приверженности нет. А вот такого дома, как Настюша, до нынешнего дня не поставил, так сказать, мешают ограничения по части разных материалов. Тут она превыше меня, мужика, оказалась. Значит, есть у нее талант на это самое. И опять-таки по обстоятельствам домашних условий, как она без мужика осталась, а хозяйство держит в исправности: корма там, скотина и прочее по дому, — и ведет себя аккуратно. Не зря наши партийцы секретарем выбрали, достойна, значит, тому…
Кичигин оказался презанятным говоруном, однако его словоохотливость начала досаждать Николаю Устиновичу: было в его разглагольствованиях нечто такое, что можно было принять за намек. Червенцов, не дослушав, отвернулся от него и поднял стопку:
— Ната, что слышу? Хочу выпить за твои успехи.
Она засмеялась.
— Василий Васильич, не сплетничай за столом.
— Настя, я, ей-богу, ничего. Поясняю насчет разных обстоятельств, — возразил Кичигин.
— Слышала, краешком уха слышала, — погрозила ему Анастасия Петровна. — Ну что ж, выпью и за вас, Николай Устиныч… Налейте и мальчику, пусть и он за наше счастье выпьет, горьким за сладкое.
Все засмеялись, потянулись чокаться, только Надя, с рюмкой в руке, прислонившись к плечу мужа, что-то озабоченно шептала.
— Ну, а вы что же, Надя? — требовательно спросил Николай Устинович. — Ваш муженек чем-то недоволен, все хмурится, а?
— Ничего подобного! — поспешно ответила Надя.
— Ох, девка, девка! — негромко отозвалась мать. — Хочешь, скажу, почему твой Федор дуется.
— Не нужно, мама, рассержусь! — вскрикнула Надя, порываясь вскочить.
