Анфиса-истец
вывела с ее сознание следующую ситуацию, прямо противоположную предыдущей. Вот
ее сын, белобрысый и жизнерадостный Васенька, раскрасневшийся от любопытства,
выкалывает глаза живой кошке. С леденящей душу деловитостью и убивающим надежду
равнодушием. Так, как однажды это сделал его отец.
Анфиса-ответчик
равнодушно рассмотрела эту ситуацию со всех сторон. Надо будет сразу объяснить
малышу главный закон, по которому существует этот мир: если не хочешь нарушить
равновесие и пострадать сам – не причиняй страдания невинным. Страдать должны
те, кто виновен, причем те, кто причинил вред непосредственно тебе и твоим
близким.
А как насчет
вопроса всех вопросов: как быть с твоей бесчувственностью, Анфиса Заваркина?
«Может, я ничего
не чувствую, но я «понимаю». Я различаю едва уловимые оттенки эмоций, может
быть, даже лучше, чем те, кого они поглощают целиком», - рассуждала она, глядя
как Зульфия вгрызается в мясо, - «я могу нацепить любую маску, я могу сыграть
любую роль. Я уже играю много лет: жену, сестру, подругу, любовницу, женщину. Я
смогу сыграть еще и мать: подумаешь, одной ролью больше. Моя бесчувственность –
мой козырь, мой щит, непробиваемая защита от беспочвенных беспокойств о соплях
не того цвета или о девочке, в которую он влюбится в пятнадцать лет».
К тому моменту,
когда Зульфия довела ее до дома, Анфисе уже успела развеять все сомнения: она
поступила правильно, решив оставить ребенка. Причем решив втихаря, без участия
Васи, просто поставив его перед фактом. Если бы он учуял даже слабый запашок сомнения,
он не оставил бы Анфисе ни единого шанса на сопротивление: заставил бы вынуть и
выбросить в корзину с медицинскими отходами плод той безумной чувственной ночи.
Потому что его источник должен быть только его, а не принадлежать ревущему
пачкуну пеленок.
Они остались бы
вместе и довели бы друг друга до самоубийства.
«Теперь всё
будет по-другому». Повторяя эту фразу, Анфиса чувствовала облегчение.
Ей подумалось,
что в этот момент было бы правильно всплакнуть. Но она не могла. Не умела. Вместо
этого она взялась за рассмотрение последней, самой тревожной из гипотетических
ситуаций, которая к Анфисиной радости не была связана ни с ее социопатией, ни с
ее покореженным детдомом детством. Это были обычные вопросы, которые хотя бы
раз в жизни обязательно задает себе каждый родитель.
Что, если
однажды, вдруг случится так, что ее сын останется без нее?
Вспомнит ли ее
маленький Вася?
