- Ты не ешь, -
негодовал он, - ты обжираешься! Причем мне назло!
- Я ем, когда
расстроена, - засмеялась она.
- Ты не можешь
быть расстроена, ты – бесчувственный хлам!
Он кинулся
вправо, но проворная Анфиса, обогнув стойку слева, ухватила из холодильника
бургер, и, хохоча, забралась на кровать.
- Это даже не
вкусно, - скривился Заваркин, подойдя к ней, - дай хоть разогрею…
Анфиса
отрицательно помотала головой, откусила от чизбургера огромный кусок и
принялась прыгать на кровати.
- Дура! –
резюмировал Вася, - опять же блевать потом пойдешь…
- Пойду. Что мне
еще остается? - пообещала его сестра, откусывая еще один здоровенный кусок, - а
еще я пойду на день рождения к губернатору. И ты тоже.
- Еще чего! –
буркнул Вася.
Анфиса спрыгнула
с кровати и вложила ему в руку пустую обертку, после чего завернула в банный
закуток и, склонившись над унитазом, сунула два пальца в рот.
- Не смей этого
делать! – Вася выдернул руку у нее изо рта, но было поздно. Содержимое желудка,
которое еще даже не успело потерять своей первоначальной формы, упало в воду.
- Зачем ты это
делаешь? – спросил он и сгреб ее в охапку. Анфиса и не думала вырываться.
- Хочу хоть
что-то контролировать в моей жизни.
В ее глазах он
увидел то, что не видел уже много-много лет. Ненависть. С таким же лицом она
однажды кинула спичку в связанных и облитых бензином обидчиков. Вася растерялся
и отпустил ее. Она обогнула его и угнездилась на барном стуле, подперев мрачное
лицо кулаком.
- Брось,
Асенька, - ласково сказал он, обнимая ее сзади. Ее спина была неестественно
напряжена. – Что ты будешь без меня делать?
- Заведу кошку,
- мрачно откликнулась она, - буду носить красное и не буду фотографироваться.
Никогда.
Заваркин
поцеловал ее в основание черепа, и короткий ежик волос на ее затылке приятно пощекотал
ему ноздри. Он не сможет жить, не вдыхая ее аромат: сладкий запах ванили и
яблок, приглушенный никотином и сглаженный свежим ветром. Если он не сможет
больше поцеловать ее холодную белую ладонь, когда она сервирует его воскресный
завтрак, или коснуться ее татуированной правой лопатки, поправляя ей подушку во
сне, зачем тогда ему жить?
И зачем тогда
жить ей?
