Эдит Пиаф: потеря зрения и крайняя нищета как катализаторы успеха
В жизни «Воробушка» кризисы следовали один за другим. Эдит Гасьон родилась в канаве, была брошена собственной матерью, вскормлена вином, выращена в борделе и начала свою жизнь уличной бродяжкой. В три года она ослепла, в семь очутилась на улице, в десять стала пением зарабатывать себе на хлеб, а в шестнадцать лет стала матерью. Никогда не учась в школе, она оставалась неграмотной до двадцати одного года. Ее жизнь была цепью трагических событий, что приучило ее к алкоголю и наркотикам, но самым большим ее наркотиком были мужчины. За свою жизнь она заработала миллиард франков, но умерла в нищете, потому что деньги не имели для нее никакого значения, они были лишь средством в поисках любви и счастья и помогали ей петь. Ее девизом было: «Любви покорно все», и всю свою жизнь она жадно искала ее. У великой Пиаф была маниакальная потребность отыскать любовь, которую она не получила в детстве.
Маленькая женщина, весившая девяносто фунтов, смогла переработать, перепить, переиграть и перепеть большинство сильных мужчин, вошедших в ее жизнь. Она была маленькой тигрицей, которую не смогла остановить никакая трагедия. Живя в борделе у бабушки со стороны отца, Пиаф ослепла и после долгих лет безуспешных визитов к докторам бабуажа предприняла паломничество к раке с мощами Святой Терезы в Лизье. Вскоре после этого семилетняя Эдит прозрела. Она была убеждена, что это Святая Тереза чудесным образом вернула ей зрение. Пиаф вспомнила: «Я всегда считала, что это путешествие сквозь тьму сделало меня более чувствительной, чем другие люди». Будучи слепой, девочка говорила о том, как мечтает увидеть «свет» и «блеск солнца», и отчаянно желала стать нормальной: «Много времени спустя, когда я действительно хотела услышать что-либо, действительно увидеть песню, я обязательно закрывала глаза».
Слепота Пиаф сделала ее артисткой до мозга костей. Она каким-то эмпатическим, мистическим образом чувствовала, чего именно желала аудитория. Ее «внутреннее чувство» и чрезвычайная чувствительность влияли на вее представление. Это были не приобретенные умения, но побочный продукт ее трагического детства: «Слепота научила меня, что у голоса есть руки, жесты, лицо. Голос — как человеческая ладонь: нет двух похожих». Эти качества принесли Пиаф восхищение средств массовой информации. Например, «Нью-Йорк Тайме» сообщала читателям: «Пиаф поет со всей мукой погубленной жизни, или как грешница, молящая Святого Петра о гостеприимстве».
