Захваченная врасплох, я только и смогла пробормотать:
— В самом деле?
— Истинные друзья встречаются редко, — пояснила она. — Расскажите мне о Монбелло. Была моя мама там счастлива?
— Настолько, насколько все члены семьи Бонапартов могли сделать ее таковой, — ответила я с иронией.
— Это, Каролина, меня очень радует.
Вскоре я поняла, что Гортензия была самой способной ученицей пансиона мадам Кампан. Я тоже была не лишена определенных дарований, однако меня возмущал и отбивал всякую охоту стараться тот факт, что приходилось жить почти в заточении, вдали от веселой парижской жизни. Часто, будучи в раздраженном состоянии, я спустя рукава выполняла домашние задания, но Гортензия всегда, подобно заботливой матери, спешила на помощь, корректируя мои географические схемы, доделывая и поправляя акварельные рисунки, которые я бросала незаконченными. Только однажды я попыталась разжечь между нами ссору. Это произошло на второй неделе моего пребывания у мадам Кампан. В пансион доставили несколько прелестных платьев и разнообразные ювелирные украшения. Их прислал Наполеон, но не мне, а Гортензии. Это меня буквально вывело из себя. Может, Наполеон, женившись на матери, имел кое-какие виды и на дочь? Я устроила ужасную сцену и осыпала Гортензию самыми непристойными словами, однако мерзкая девчонка, сохраняя спокойствие и улыбаясь, сказала:
— Генерал постоянно шлет мне подарки. Он хочет завоевать мое расположение.
— Хочет чего?
— Он знает, я с самого начала с неодобрением отнеслась к их браку.
— У тебя в самом деле хватило нахальства осуждать? — вновь взбеленилась я.
— Мое неодобрение ни в коей мере не сильнее вашего.
— Но почему не одобряете именно вы? — спросила я.
Нахмурив брови, Гортензия на какое-то время задумалась, а потом ответила:
— Мне нередко приходилось слышать, как ваш брат плохо отзывается о женщинах. Меня очень удивило, что он вообще решился на брак.
— Смешное объяснение…
— Ни мама, ни генерал никогда не посвящали меня в свои мысли и дела. Они поженились, не говоря мне ни слова. Предоставили мадам Кампан информировать меня. Она по-прежнему без ума от Бонапарта, пела ему дифирамбы во время итальянской кампании и старалась убедить, что моя мать связала свою судьбу с гениальным полководцем.
— А вы с этим не согласны? — поинтересовалась я уже более дружелюбным тоном.
— Ну что вы, — произнесла Гортензия спокойно. — Я вполне признаю его выдающиеся военные победы, но я никогда не прощу ему победы над моей матерью.
