А потом был Стокгольм — игры со шведами и знакомой уже английской командой «Рейсерз» на кубок Ахерна, и там выбыл из строя Кузин, растянув ногу. Потом была серия игр в Москве со второй сборной Чехословакии, со швейцарцами, западными немцами и англичанами, потом была Вена и игра с австрийской сборной, потом Швейцария и три матча в Лозанне, Цюрихе, Берне. И все эти бесконечные встречи, все эти игры, из которых всего одна закончилась поражением, — со шведской сборной, потому что после Лондона и Парижа почти никто не мог играть в полную силу, являлись только подготовкой к встрече с чемпионами мира — канадцами.
14 января советская команда из Швейцарии приехала в Кортина дАмпеццо, чтобы за оставшиеся две недели привыкнуть к разреженному воздуху высокогорного курорта, и провести несколько тренировочных игр.
Делегация СССР поселилась в уединенном отеле «Тре крочи», стоящем одиноко на перевале в шести километрах от городка. Над современным, вполне комфортабельным зданием отеля нависали розовые склоны Доломитовых Альп, присыпанные снегом, горные леса окружали его со всех сторон, и в снегу перед отелем стояли потемневшие от морозов и дождей три деревянных креста — по-итальянски «тре крочи».
Три пятерки советских хоккеистов отдыхали здесь душой, но, увы, не телом. Их тела еще болели и ныли от ударов и толчков, полученных во время «испытательных полетов», как кто-то назвал матчи в Париже и Лондоне. Ушибы и ссадины надо было залечить как можно скорее, и в Кортина д’Ампеццо была для этого выделена одна из многочисленных курортных клиник. Туда на сеансы физиотерапии, массажа и ванн приезжали из «Тре крочи» советские хоккеисты. По дороге в клинику иностранные журналисты и перехватили Боброва. Теперь, после летучего интервью, терзаемый мрачными мыслями, он шел, изливая свою душу Бабичу.
— Хоронят! Думают, что я уже не тот, — говорил он. — Хотели поймать меня врасплох. Представляешь, с какой скоростью кинулись бы они к телеграфу, если бы я дал им для этого повод. «Бобров уступает капитанскую повязку!» Но если мы и стали послабее, то Крылов, Кузин, Уваров сильнее. Мы кое-что передали им. Что с того, что раньше наша первая пятерка играла лучше остальных двух? Зато теперь все три пятерки — первые. Правильно я говорю?
А Бабич, давно уже привыкший понимать своего друга с полуслова, с полудвижения, знал, что Бобров спорит не с журналистами, а с самим собой. Он, когда-то считавший, что вся команда должна играть на него, что все должны двигаться к победе по проложенному им курсу, теперь верил в то, что его сила в силе всех трех пятерок, что в общей коллективной победе, если ее удастся завоевать, будет и его личная победа.
