* * *
Не могу удержаться от улыбки по поводу последней детали. У Джеза кроссовки «Nike», высокие такие, почти закрывают лодыжки. Снова смотрю на фото: на нем парень моложе. Он и сейчас еще ребенок, просто немного набрал вес, отрастил волосы. Дрожу от радости: сейчас он мой. Но, встав, чувствую, как слабеют колени. И спотыкаюсь. Глупо. Объявление о розыске предполагает, что мальчик попал в беду. А Джез в безопасности — со мной. Он получает все, что хочет, и даже больше. Может, обзвонить всех, рассказать, что юноша пришел ко мне сам и еще немного погостит? Что я забочусь о нем? Да с какой стати? Он доволен. По сути, катается как сыр в масле.
Кидаю газету в ближайшую урну и направляюсь в пекарню, будто одурманенная. Чудится, что люди в очереди поворачиваются и пялятся на меня. Смотрю в пол, расплачиваясь за пирожные и сэндвичи. Кажется, руки дрожат — рассыпаю монеты из кошелька, ползаю под ногами покупателей, собирая их. Никто не помогает, и я злюсь все сильнее.
Спешу назад, когда меня внезапно настигает рокот. Громкие пульсации полицейского вертолета, скрип понтона, лязг кранов — все это сливается в оглушительное крещендо, будто футбольные фанаты вдруг грянули гимн в унисон. К этому феномену реки мне давно пора привыкнуть, но именно сейчас он почти невыносим. Кажется, всё против меня, будто вселенная глумится над слабым человеком. Останавливаюсь и опираюсь на черные перила. Перевожу дыхание.
Наконец дохожу до своей аллеи. Шум стихает. Солнце сделало круг, на дорожке лежит тень. Дрожу, но вряд ли от холода. Торопливо проскальзываю мимо «Анкора». Майкл ушел внутрь, мостовая блестит чистотой. Написал на доске объявлений: «Специальное предложение: во вторник Масленицы — большое блюдо морепродуктов и на десерт оладьи с лимоном и сахаром». Проходя мимо заведения, вижу ранних выпивох у барной стойки и чую душок дезинфекции. Со времен запрета на курение пабы больше не воняют пабами. Теперь оттуда доносятся резкие, обличительные запахи моющих средств. О дни, когда наши грехи скрывались за завесой сигаретного дыма! Прижимаю бумажный пакет с едой к ноющей груди. Эхо от стен вторит моим шагам. С трудом ловлю ртом воздух, почти задыхаюсь и едва удерживаюсь, чтобы не побежать. Но куда? Зачем?
Хелен! Можно позвонить, объяснить. Но я не говорила с ней уже столько лет. Она, конечно же, спросит, почему мы так долго не общались. И найдет ситуацию странной.
В голову лезут и другие мысли. Сегодня понедельник. Они считают, что Джез пропал в пятницу. Три ночи. Я не могу сказать, что все это время он был со мной. Никто не поймет. Это не соответствует их идеям о том, на чем держится мироздание. Сейчас это так, но при желании историю можно переделать. Вот только журналисты, которые так быстро пронюхали обо всем, перевернут ситуацию с ног на голову, и она станет совершенно непристойной. Как только история всплывет, они тотчас все испоганят. Тупой автор статьи не понимает, что из-за него я не смогу рассказать обо всем Джезу. Если сделаю это, портрет мальчика появится на обложке каждого дешевого журнала страны. Юноша станет мишенью желтой прессы, папарацци. Ему будут сулить деньги за рассказ. У меня не осталось выбора: придется держать Джеза у себя немного дольше, чем собиралась, по крайней мере пока не уляжется переполох.
