идти не может, хотя, м. б., он в ней и не сказал все, что хотел, считаясь с уровнем газетного читателя. Вообще, в русск<ой> заруб<ежной> лит<ерату>ре я пока не встретил ни одной работы о Моцарте на уровне Вашей.
Вот еще о чем я думал за это время, касательно Вас. Вы мне как-то писали, что Вам удалось показать Вашим ученикам-американцам — в чем ценность Пушкина. Но ведь и по-русски никто еще этого толком не сделал (если не считать замечательной английской же книги Мирского). Почему же бы Вам не подготовить (не спеша) монографию о Пушкине — страниц в 300–400, о его жизни и творчестве (биография Тырковой[106] изобилует материалом больше, чем талантом), синтетическую работу о нем, учитывающую лучшие достижения «пушкинизма», обыкновенно разрозненные и часто не отличающие важное от неважного и даже от глупо-ненужного. Такой работы до сих пор не было, а она нужна, ибо Вы ошибаетесь, если думаете, что все русские, даже образованные, понимают Пушкина и правильно его оценивают.
Если Вы Пушкина любите (это непременное условие, вот видно, что Хлебникова Вы на самом деле любите), с Вашим талантом — именно Вы, м. б., тот человек, который должен эту книгу написать. С нею в руках — начихать Вам на всех Адамовичей и Вишняков в мире — Вы займете кардинальное место в русской критике и истории литературы. Если идея Вас в принципе интересует — охотно готов с Вами ее продолжить, вот так в письмах, разрабатывать, разъяснять, ибо каждая идея в этом нуждается, в особенности в начале, прежде чем ее контуры не определились. Подумайте об этом.
Если бы Вам удалось переписать Заболоцкого (хоть то, что Вы не поместили в «Приглушенных голосах») — не одного меня бы Вы осчастливили[107].
Очень Вас прошу то, что в этом письме я Вам сообщил для Вашей ориентировки в борьбе, никому не сообщать — чтобы оно осталось строго между нами, ибо Вы, верно, тоже понимаете, что и моя карьера, не только литература, была бы непоправимо разрушена, если бы некоторые подробности всего этого дошли до заинтересованных лиц. Я Вам оказал доверие по-дружески, с желанием помочь Вам выпутаться из создавшегося затруднительного положения. Впрочем, если могу, охотно готов и отныне впредь все для Вас сделать, что только могу, и в этом в вопросе, и в других.
Искренне Ваш Э. Райс
Париж 29-3-57
Дорогой Владимир Федорович.
Вот что мне удалось сделать пока для Вашего Хлебникова. Нужную Вам книгу мне удалось найти для Вас в Париже у частного лица. О том, чтобы Вам ее послать по почте, нет речи, хуже чем с публичной библиотекой. Но фотокопию можно будет снять. Только тут — затруднение.
