Прислушиваясь одним ухом к разговору, Честити ловила обрывки фраз болтавших сестер. Они вчетвером разместились у стола с большой чашей для пунша и шампанским.
Честити заметила, как Мэри улыбается скрывающемуся под маской незнакомцу, который привлек ее внимание. Еле заметный розовый румянец окрасил и без того прелестные щечки Мэри.
Недоумевая, Честити спрашивала себя, что же вызвало такую реакцию у ее сестры. Незнакомец, безусловно, был привлекателен, но ничего особенного Честити в нем не находила. Ничего, что заставило бы ее собственные щеки зардеться.
— Как ты думаешь? — зашептала ей Мэри. — Он очарователен, не так ли?
Еле заметно пожав плечами, Честити принялась внимательно рассматривать мужчину, который постепенно продвигался в их направлении.
— Что тут можно сказать? Его лицо скрыто под маской. В сущности, — сказала она, окинув взором роскошную обстановку бального зала, — здесь все прячутся под масками.
— Да, — с придыханием подхватила Мэри. — Это делает бал еще более увлекательным, не так ли? Неужели ты не можешь почувствовать это, Честити? Ощутить приятное волнение, заставляющее кровь закипать, когда ты встречаешься взглядом с мужчиной?
Честити потупила глаза, старательно изучая жемчужную отделку на кружевном манжете своего рукава.
— Нет, не могу.
Честити предполагала, что ее голос прозвучит твердо, непреклонно, но вместо этого в нем послышались нотки горечи. Нет, она действительно ничего не почувствовала, когда окинула взором многочисленных джентльменов, присутствовавших на балу. Она не почувствовала ни закипания крови, ни волнения, ни…
— Присмотри кого-нибудь, — наставляла Мэри, — и, как только найдешь мужчину, приятного твоему глазу, позволь своему взгляду задержаться на нем. Представь, что стягиваешь маску с его лица, медленно разоблачая. Вообрази, что вы — одни в комнате. Двое незнакомых людей, наедине, смотрящих друг другу в глаза, и их кожа горит от желания прикосновения, губы жаждут поцелуя…
Голос Мэри понизился до обольстительного мурлыканья, она была явно заворожена провокационными словами, которые выбрала для описания собственной сладострастной фантазии. И все же Честити не пала жертвой пыла или чувственности этого образа, в ней совершенно точно не пробудилось ничего возбуждающего, эротического.
— Только представь, сестренка, каково бы это было — попробовать запретный вкус греха.
Честити нахмурилась: она всегда считала, что грех на вкус довольно горький, и это совсем не сладостное блаженство, как уверяла Мэри.
