Правда, мне довелось побывать в Азии, Африке, Латинской Америке. Я был в Канаде и в США. Но я не особо распространялся об этом, побаиваясь прослыть легкомысленным непоседой.
На самом деле тогда не существовало ни международного, ни даже европейского духа. Единственный международный орган того времени, Лига Наций, расположенная в Женеве, походила на болтливую и бестолковую старуху, о которой воспитанные люди говорят со снисхождением. Примерно на протяжении двадцати лет она объединяла главных государственных мужей Европы. Один лишь Бриан предугадывал в ней неясные черты будущей единой Европы, но его концепция была слишком расплывчатой. И это был практически единичный случай. Несомненно, не будь Гитлера, Европа ещё долгое время оставалась бы в прежнем состоянии, когда каждая страна действовала исключительно в пределах своей собственной территории.
Менее, чем за три года, старый континент претерпел полное изменение. В мгновение ока Гитлер вознёсся над Европой, словно атомный гриб, грандиозный и ужасающий, заполнив собой всё небо, рассеяв свою радиацию вплоть до самых дальних океанов.
— Если бы вы вовремя взяли власть в Бельгии, смогли бы вы остановить вторую мировую войну?
На первый взгляд, этот вопрос кажется совершенно нелепым, ведь Бельгия это небольшой лоскуток земли, расположенный на северо-востоке континента. Что могла бы сделать страна, площадью всего в тридцать тысяч километров, учитывая масштаб тех интересов, которые преследовали как итало-германская сторона, так и франко-английская… Так что?…
И, тем не менее, это «так что…» звучит не столь однозначно, как могло бы показаться на первый взгляд. Между двумя западноевропейскими блоками, готовыми схватиться в рукопашной, стояла только одна страна, способная воспрепятствовать им — Бельгия, и она же могла стать полем битвы этих двух великих противников.
Будучи главой государства и обладая единственным на то время средством международной пропаганды — радио, при помощи ежедневных передач, можно было остановить французских милитаристов из «Народного фронта», которые подталкивали Париж к прямому столкновению с Третьим Райхом.
Сторонники войны во Франции составляли меньшинство, причём, крайне незначительное меньшинство. Это стало понятно, когда после подписания мюнхенских соглашений в сентябре 1938 г. министр Даладье, приземлившись на аэродроме Бурже, вместо ожидаемых им помидоров и тухлых яиц, был встречен парижским народом с исступлённым восторгом, настолько поразившим его, что этот просвещённый добрый пропойца начал запинаться от изумления.
