Питт верил ей. Хетти была обычной проституткой, такой же, как бессчетное количество других девушек, которые в лето господне тысяча восемьсот восемьдесят восьмое зарабатывали этим ремеслом себе на пропитание. Может быть, она мелкая воровка, а может, и нет; может быть, она подцепит нехорошую болезнь и умрет молодой. Но она не будет убивать на улице потенциального клиента.
— Продиктуй констеблю свои имя, фамилию и адрес, — сказал ей Питт. — И не пытайся соврать, Хетти. Если нам придется искать тебя, это сильно повредит твоему бизнесу.
Хетти сердито зыркнула на него, повернулась и пошла к констеблю. Она опять оступилась, но на этот раз удержалась на ногах и зашагала дальше, еще выше вскинув голову.
Томас поговорил с остальными, но никто ничего не видел, так как все прибежали на крик Хетти. Больше тут делать было нечего, и инспектор подал знак труповозке, ожидавшей у въезда на мост, что можно забрать тело. При осмотре кашне Питт отметил, что узел обычный, такой, какой завязывают машинально: один конец вокруг другого, потом еще раз. Под весом мужчины узел затянулся настолько сильно, что его невозможно было развязать. Инспектор наблюдал, как кашне перерезали ножом и опустили тело, затем осторожно погрузили его в экипаж. Труповозка тронулась с места — черная тень в круге света, — прогрохотала через мост, у огромной статуи Боудикки на колеснице, запряженной великолепными конями, свернула направо, на набережную Виктории, а потом вообще исчезла из виду. Питт вернулся к констеблю и недавно прибывшему еще одному облаченному в форму представителю правоохранительных органов.
Настал тот этап, который Томас ненавидел сильнее прочих, — кроме, возможно, последнего, когда разрозненные детали складываются в логическую цепочку, когда приходит понимание душевных страстей и сердечных мучений, приведших к трагедии. Сейчас ему предстоит сообщить о случившемся семье. Он будет наблюдать, как они воспримут шокирующее известие и в чем выразится их скорбь, и, отстраняясь от их слов, жестов и бурных эмоций, искать нечто, что скажет ему о многом. Часто это открывало ему чью-то боль или тайну, чей-то секрет, не имевший отношения к преступлению, чей-то подлый поступок или чье-то проявление слабости, ради сокрытия которых человек был готов лгать.
Выяснить, что сэр Локвуд Гамильтон живет в номере семнадцать по Роял-стрит, в полумиле от моста, в доме, выходящем окнами на сады Ламбет-пэлэс, в официальной лондонской резиденции архиепископа Кентерберийского, оказалось нетрудно.
