Стол пока — единственный собранный предмет мебели в квартире. Со стороны, наверное, кажется, что мы ужинаем посреди острова из упаковочных материалов. Мы едим из тарелок, извлеченных из коробки с экстравагантной надписью «КУХНЯ — ХРУПКОЕ». Мама воркует о Коронадо, а папа одобрительно мычит, ахает и охает, где нужно и где не нужно. Я смотрю сквозь свою тарелку и повсюду вижу очертания Бена, даже когда закрываю глаза. Поэтому мне приходится вести неравную борьбу с запеченными на гриле овощами.
После ужина я ставлю коробку Бена в свой шкаф вместе с парой коробок с надписью «Дед». Их я запаковывала сама, клятвенно пообещав, что найду для них место: я боялась, что мама в конце концов просто избавится от них. Но я никогда бы не подумала, что она поступит так с вещами Бена. Я оставляю глупого голубого медведя, сажаю его у постели и водружаю ему на нос оправу от очков.
Я пытаюсь разбирать вещи, но мои глаза сами собой возвращаются в центр комнаты, туда, где сидел перепачканный кровью парень. Отодвинув коробки в сторону, я почти разглядела темные пятна на полу. Теперь, стоит мне опустить глаза, я вижу только их. Но кто знает, могут ли это быть капли его крови? Не его крови, напоминаю я сама себе. А чьей-то. Я снова хочу прочитать воспоминания: если быть честной, только часть меня хочет, а другая часть не в восторге от этой идеи. В конце концов это всего лишь моя первая ночь в новой комнате. Но мама снова и снова находит разнообразные предлоги, чтобы войти, иногда вообще без стука. Так что если мне действительно хочется спокойно все прочесть, нужно исключить подобные вмешательства. Придется подождать до утра.
Я достаю простыни и застилаю кровать, поеживаясь при мысли о том, что придется спать там, где произошло подобное, пусть и много лет назад. Уговаривая себя, что это глупо — бояться того, что давно случилось, я все равно не могу заснуть.
Мои мысли переключаются от смазанного образа Бена к заляпанному кровью полу, и в конце концов так переплетаются, что я уже вижу его самого среди осколков стекла, разглядывающего перепачканную кровью одежду. Я сажусь на кровати и смотрю в окно. Я ожидаю увидеть свой привычный двор и дом Линдси напротив, но вижу лишь безмолвный город. В этот момент мне еще сильнее хочется домой, чтобы можно было высунуться из окна и увидеть, как Линдси сидит на крыше и смотрит на звезды. Глубокая ночь — единственное время, когда она позволяла себе лениться и бездельничать. Мне кажется, ей было совестно даже за эти короткие моменты. Я сбегала из дома по Коридорам — через три перехода и лавку мясника — и вот я уже подходила к ней и устраивалась рядом, а она никогда не спрашивала, откуда я взялась. Она смотрела в небо и начинала говорить с середины предложения, будто я сидела с ней с самого начала. Будто все это в порядке вещей.
