– Как это место называлось? Раньше. – Глупый и несвоевременный вопрос, но все другие не имеют ни ответа, ни смысла.
Официант пожимает плечами:
– Я не знаю. В вашей па мяти не сохранилось названия.
Кажется, я понимаю его. Не сразу, но понимаю.
– Значит, вы не знаете, пришла ли она тогда?
Призрачный собеседник мотает рыжей головой:
– Не знаю.
Мы молчим. Долго, очень долго. Может, тысячу лет, или двадцать, а может, целый удар сердца, которому не суждено дождаться этого удара. Тишину склепа, где погребены мои воспоминания, нарушает резкий и неприятный треск.
– Ваш дозиметр, – официант говорит глухо, но я слышу его даже сквозь нарастающую механическую истерику взбесившегося прибора. – Вам пора идти.
– Куда? – я усмехаюсь, но голос мой дрожит. – Разреши мне подождать ее еще немного. Хорошо? Налей нам обоим пива. Любого. Главное, свежего и холодного. У тебя есть свежее и холодное?
– Для вас обязательно найдется, – он понимает меня и прощает фамильярность.
Мы сидим за одним столом и смотрим сквозь огромное оконное стекло – на синее небо, покрытое белыми облаками, похожими на сон, на неспешных, улыбчивых людей, ничего не знающих о смерти, на мудрых детей, уже все знающих о жизни. Мы нетерпеливо всматриваемся в даль, чтобы разглядеть ее силуэт.
Шипения дозиметра больше нет, оно захлебнулось и превратилось в биение сердца. Бум-бум, бум-бум, бу…
* * *
– Дед? – он не слышит шагов сестры и потому вздрагивает, когда она появляется перед ним.
– Ты напугала меня, – Дед грозит девушке пальцем, но тут же обнимает и прижимает к себе.
– Брат, уже три дня… Он не вернется, – она сдерживает себя, но непослушные слезы текут по щекам. – Пошли домой, он не вернется.
– Я знаю, знаю. – Дед кивает. Он действительно знает. – Скоро пойдем. Давай только дадим ему еще пятнадцать минут, ладно? Пятнадцать минут, и пойдем.
Дед не плачет, не умеет. Они молча сидят у гермоворот и отсчитывают минуты. Когда время выходит, молодой человек с седой челкой еле заметно улыбается – сквозь боль и странное жжение в уголках глаз:
– Он дождался свою Златовласку. Все-таки дождался.
Нет больше ночи и дня, нет утра, дождя, снега. Хотя где-то все это и существует, но не в этой жизни, укутанной темнотой туннелей, сбрызнутой, будто кровью, отблеском багровых ламп аварийного освещения станций. Остались только вахты и отдых. Нудная, изнуряющая работа и тревожный сон после нее. Твердая лежанка, тонкое солдатское одеяло, дыхание людей, спящих вокруг. Отвратительная пародия на свободное время. Но рад будешь и такой мелочи, когда сон – единственный оставшийся способ сбежать за пределы узкого перрона. Вот только дрему могут прервать в любой миг. Хорошо, если это будет тряска за плечо, а не вибрирующий вой ручной сирены в руках старика Иваныча.
