Потом они, похоже, устали на него смотреть и начали играть в карты. Ставкой служили косточки — перепелиные, или куриные, или какой-нибудь мелкой дичи. Они держали их в холщовых мешочках. Вываренные добела, они позвякивали, когда их собирали в общую кучку. Наступили сумерки, но эти трое продолжали играть, не произнося ничего, кроме «повышаю», «вышел», «вдвое». Время от времени кто-нибудь из них косился на Джо, но потом снова обращался к картам.
Когда совсем сгустилась темнота, огни на всем ярусе погасли. Трое пытались доиграть кон, но потом из тьмы послышался голос Бэзила Чигиса: «Хрен с ним», и карты с шорохом собрали с пола, и кости с сухим стуком вернули в мешочки.
Они сидели в темноте, было слышно, как они дышат.
В эту ночь Джо забыл, как определять время. Может быть, прошло тридцать минут, а может быть, два часа. Трое полукругом сидели напротив него, и он чувствовал запах их дыхания, их тел. От того, кто расположился справа, особенно мерзко разило застарелым потом.
Потом его глаза привыкли к темноте, и он начал различать их. Они сидели скрестив ноги, поставив локти на колени. Они не сводили с него глаз.
На одной из фабрик за его спиной проныл гудок.
Даже имей он заточку, вряд ли он сумел бы прирезать всех троих. А если учесть, что он еще ни разу в жизни никого не зарезал, ее, скорее всего, сразу отобрали бы у него и воткнули в него же.
Он знал: они ждут, пока он не заговорит. Он не понимал, откуда он это знает. Просто знал — и все. Это будет для них сигналом. Тогда они начнут делать с ним то, что собирались. Чем бы это ни было. Если он заговорит — это будет означать: он молит о пощаде. Даже если он не будет ни о чем просить, не будет умолять сохранить ему жизнь. Если он просто обратится к этим людям — это уже будет мольбой. Тогда они еще и посмеются над ним, прежде чем убить.
Глаза у Бэзила Чигиса были цвета замерзающей реки. В темноте разобрать цвет было трудно, но в конце концов ему это удалось. Джо представил себе этот цвет, вскипающий на его больших пальцах, когда он погрузит их в глаза Бэзилу.
Они просто люди, твердил он себе. Люди, а не демоны. А человека можно убить. Даже трех человек. Нужно действовать, только и всего.
Глядя в бледно-голубые огоньки Бэзила Чигиса, он чувствовал, что их власть над ним ослабевает тем быстрее, чем упорнее он напоминает себе, что у этих людей нет никаких выдающихся способностей, — во всяком случае, у него способностей не меньше. Тот же мозг, те же конечности, та же сила воли. Так что он вполне может их одолеть.
