Джо опустил окно, чтобы холодный ветер омыл лицо и глаза. Воздух пах солью, рыбой, бензином.
Дион Бартоло глянул на него с переднего сиденья:
— Ты что, спросил у этой цыпочки, как ее зовут?
— Для поддержания беседы, — пояснил Джо.
— Надевал ей наручники, а сам будто потанцевать ее приглашал? Клеился к ней?
Джо на минутку высунул голову из открытого окна, поглубже втянул в себя грязный воздух. Паоло отъехал от пристани и погнал машину вверх, к Бродвею. Этот «нэш-родстер» легко делал тридцать миль в час.
— Я ее раньше видел, — заявил Паоло.
Джо втянул голову обратно:
— Где?
— Не знаю. Видел. Точно. — Машина запрыгала по Бродвею, и они запрыгали вместе с ней. — Может, тебе стоит написать ей стишки?
— Написать ей стишки, черт дери, — повторил Джо. — Может, тебе стоит малость сбавить газ? А то можно подумать, будто мы что-то натворили.
Дион повернулся к Джо, опустив руку на заднее сиденье:
— А ведь он как-то написал стихи для девчонки. Я о братце.
— Заливаешь?
Паоло встретился с ним глазами в зеркале заднего вида и важно кивнул, подтверждая.
— И что было дальше?
— А ничего, — ответил Дион. — Она не умела читать.
Они двинулись на юг, в сторону Дорчестера, и встали в пробке из-за лошади, которая пала возле площади Эндрю-Сквер. Машинам приходилось объезжать и лошадь, и перевернувшуюся тележку со льдом, которую она везла. Острые ледяные осколки блестели в трещинах брусчатки, словно металлическая стружка, и развозчик льда стоял возле трупа, пиная клячу под ребра. Джо все время думал о той девушке. Руки у нее были сухие и мягкие. Очень маленькие, розовые с лиловатыми венами на запястье. На наружной стороне правого уха — черноватая родинка, а вот на левом ухе такой нет.
Братья Бартоло жили на Дорчестер-авеню, над мясником и сапожником. Мясник и сапожник были женаты на сестрах и ненавидели друг друга не намного меньше, чем собственных жен. Впрочем, это не мешало им устроить в общем подвале бар с нелегальной выпивкой. По ночам сюда являлись со всех остальных шестнадцати приходов Дорчестера и даже из дальних мест вроде Северного берега, чтобы отведать лучшее спиртное к югу от Монреаля и послушать, как негритянская певица Делайла Делют поет о разбитом сердце, в том заведении, которое местные жители прозвали «Шнурок», и это раздражало мясника настолько, что он в конце концов облысел. Братья Бартоло заходили в «Шнурок» почти каждый вечер: ничего такого, но только Джо казалось идиотством поселиться
