Напишите, как Вам кажется, стоит ли возбуждать вопрос насчет вечера через Иваска. Или, если Вы с этой дамой в переписке, идея могла бы исходить от Вас. Деньги, что скрываться от друзей, нам нужны до зареза — на питание и лечение Г<еоргия> В<ладимировича>.
Теперь ему прописали впрыскивание, стоящее 5 тысяч (т. е. 15 долларов) в неделю. И делать его надо в продолжение 6 недель. «Комментарии излишни», как вообще «Комментарии» Адамовича. Но непременно напишите ответ Адамовичу. Защитите Цветаеву[114]. Иваск не сумеет[115]. Он боготворит Адамовича и трепещет перед ним[116]. Не понимаю, как можно не любить Цветаеву и не восхищаться ей. Я чувствую какую-то вину перед ней, как будто я не сделала чего-то для нее, когда еще можно было ее спасти. Она жила в Париже, и очень трудно жила. Мучилась и материальными трудностями, которые тогда возможно было устранить. Не могу до сих пор равнодушно подумать о ней. И то, что Адамович оскорбил ее память, меня так оскорбило, что я не решаюсь даже ответить на его письмо. Не нахожу тона, чтобы писать ему дружески.
Поцелуйте от меня короля Бубку. А щенка как зовут? Конечно, его болезнь Вас привязала к нему— «Так любит только мать, и лишь больных детей»?[117] Но правда ли, что детей любят больше собак? В особенности те, у кого нет детей?
«Контрапункт», должно быть, уже прибыл к Вам. Жду Вашу критику, и Моршена тоже. Только не причесывайте и не приглаживайте выражений. Как есть. Что это за стихи Моршена в «Гранях» про трамвай?[118] Пришлите, пожалуйста. И пишите по-настоящему.
Посылаю Вам свои последние стихи для «Опытов». О них тоже, что думаете.
Всего, всего наилучшего Вам и всем Вашим. Пусть Вам всем будет хорошо и отлично.
Ваша И. О.
Ты говорил: На вечную разлуку
Мою бесчувственную руку
В последне-предпоследний раз…
Слеза из заблестевших глаз
Как синтетический алмаз…
Твоя слеза —
Моя слеза…
Какие у тебя глаза?
Такие же как были?
Ты все такой же милый?
Не знаю Если бы теперь
В мою ты поскребешься дверь,
Тебя я не узнаю —
В преображении потерь
Ты стал горбатый, лысый,
Ты стал хвостатой крысой,
Ты стал крапивой иль грибом…
А прядка над высоким лбом?
А складка на высоком лбу?
Но ты давным-давно в гробу,
На солнечном погосте
И ты не ходишь в гости
[119].
Простите за каракули — лежу в саду.
Кроме этих я написала 75 строк. Такое длинное, что трудно переписать.
Beau Sejour 29 августа <1957 г.>
Дорогой и милый Владимир Федрович,
Письмо Ваше я получила в день выхода из госпиталя — оттого что «Друг мой, я болен, Я очень болен»
