Эсимид и бровью не повел.
Четверо воинов, стоявших по бокам с клинками наголо, — тем паче.
Арсиноя скривилась:
— Довольно, Рефий! Подними чужеземца.
Что и было исполнено.
Едва не лишившийся чувств этруск помотал головою, прогоняя плававший перед помутившимся взором туман. Расенну подхватили под скрученные руки, вновь утвердили стоймя.
— Захвачен близ мыса Малея, госпожа, — почтительно доложил капитан. — Корабль пошел ко дну, кроме старшего, не уцелел ни единый.
— Наши потери? — спросила Арсиноя.
— Ни убитых, ни раненых, государыня. В корпусе, правда, обнаружилась после таранного удара маленькая течь, но ее глухо законопатили в пути.
— Ты молодец, мой добрый Эсимид. Государь наградит за этот подвиг особо, а благоволение государыни, — улыбнулась Арсиноя, — уже снискано. Теперь все-таки назови имя пленника...
Эсимид, желая произвести наибольшее возможное впечатление, сказал Рефию, что захватил исключительного негодяя, коего надлежит немедля поставить перед очами царицы для заслуженной и справедливой кары.
— Кого ты сцапал? — осведомился Рефий.
— Не порти удовольствия ни себе, ни мне, ни госпоже, — подмигнул Эсимид. — Как только повелительница узрит эту сволочь, я произнесу имя. Обеспечь надежную стражу.
Рефий поморщился. Прекословить командиру дворцовой охраны осмеливались лишь моряки — и лишь немногие. Но Эсимид пользовался вполне заслуженной репутацией отважного сорвиголовы, был царским любимцем, а в довершение всего временно командовал кораблями, отвечавшими за безопасность окрестных вод.
Вступать в никчемную перепалку самолюбивому Рефию не хотелось. Знаменитое упрямство Эсимида служило притчей во языцех. А называть имя пойманного среди морской хляби кому-либо, кроме самого лавагета, капитан и впрямь не был обязан.
— Гарпии с тобой, — ухмыльнулся Рефий. — Ишь, любитель загадок выискался! Скотина по-настоящему опасна?
— Будь покоен!
— Тогда не обессудь, путы проверю самолично...
— Государыня, — склонился и выпрямился Эсимид, — госпожа! Перед тобою знаменитый, неуловимый, ненавистный всем обитателям Внутреннего моря пират Расенна!
Вопреки простейшим правилам дворцового этикета, Рефий присвистнул. Впрочем, он позволял себе известные вольности в обращении, особенно когда царь Идоменей отсутствовал.
Воины выпучили глаза.
Даже безукоризненно владевшая собственной мимикой Арсиноя слегка прищурилась.
— Это правда, чужеземец? — вопросила она после долгого безмолвия.
— Правда, — разлепил запекшиеся губы пленный этруск.
