— Все, довольно! — объявил Лукас. — Вы выдвигаете бредовые, ни на чем не основанные обвинения. Эта семья пережила страшную трагедию, а вы спекулируете на ней. Все ваши теории — полная дичь. Кили, Дилан, идемте. Мы уходим.
Страттон холодно взглянул на Дилана.
— Ты же хотел, чтобы он умер. Ведь так, Дилан?
— Дилан! — резко окликнул мальчика Лукас. — Идем. Не отвечай ему. Не говори больше ни слова. Фил, видит бог, мы были готовы к сотрудничеству. Но не думайте, будто я не знаю, откуда ветер дует. Я вам удивляюсь, Фил. Я-то думал, вы сам себе хозяин. — Лукас подхватил свой портфель со стола и угрожающе наставил палец на детектива. — Она вас использует, Фил. «Отвергнутая женщина страшней всех фурий ада»[4] — слыхали вы такую поговорку? У нее свой крестовый поход, а вы для нее всего лишь орудие. Все это домыслы, натяжки, подтасовки и мелкая бабская месть. В суд вы с этим не пойдете.
Лицо детектива побагровело, но его голос остался спокойным.
— Увидим, — сказал он. — То же самое говорили о Фредерике Йетсе.
— Нет, — покачал головой Лукас, — ничего мы не увидим. Это самая обычная травля. Морин Чейз приказала вам преследовать этих людей, потому что она озлобленная и мстительная женщина. Она, конечно, здешний прокурор, но если вы будете продолжать в том же духе, уверяю вас, я обращусь через ее голову в более высокие инстанции. Все, уходим! — властно скомандовал он.
Фил Страттон даже не поднялся из-за стола, когда они выходили. Лейтенант Нолте открыл перед ними дверь. Оказавшись на улице, Кили жадно глотнула ртом воздух, словно долго пробыла под водой. Дилан дрожал в своей куртке, хотя день был теплый.
— Дорогой мой, мне так жаль, что тебе пришлось через это пройти! — Кили не знала, как утешить сына. — Этот человек наговорил бог знает чего. Я не хочу, чтоб ты даже думал об этом.
— Я пойду сяду в машину, — угрюмо пробормотал Дилан.
Даже не оглянувшись на нее, он прошел к «Бронко», забрался на переднее сиденье и захлопнул дверцу. Кили осталась дожидаться Лукаса, который задержался в вестибюле, пожимая руки знакомым. Он вышел нахмуренный, озабоченный и подошел к Кили.
— Лукас, зачем она это делает? — воскликнула Кили. — Даже если она ревновала, даже если злилась на меня за то, что я вышла за Марка… Вымещать свою злость на Дилане… на ребенке…
Лукас покачал головой.
— Это жестоко, — согласился он. — Но не принимай близко к сердцу, не позволяй им давить тебе на психику. Все это скоро уляжется. У них ничего нет. Даже если Дилан действительно желал зла Марку, оставить ограду незапертой — это не преступление.
