Кили протянула руку и коснулась волос мужа. Они были липкими. Отдернув руку, она увидела на пальцах кровь. Всхлипывания, привлекшие ее внимание, раздавались из стенного шкафа.
Двигаясь словно в трансе, ничего не чувствуя, Кили распрямилась, подошла к шкафу и распахнула дверцы.
Дилан сидел в шкафу, обхватив руками острые коленки и прижавшись к ним лицом. Он поднял голову и посмотрел на нее. Его глаза были полны ужаса.
Кили присела на корточки рядом с ним, и он зарылся лицом в ее мягкий зеленый свитер. Все его худенькое тело содрогалось.
— Мама… — всхлипывал он.
Свитер Кили сразу промок от слез, но сама она плакать не могла. Крепко прижимая к себе Дилана, она бросила взгляд на тело мужа, распростертое на полу. Через минуту она встанет и позовет кого-нибудь. Кого-нибудь, кто сможет помочь. Но не сейчас. Она не могла отвести глаз от пистолета и от человека на полу.
— Все хорошо, малыш. Я пришла, я здесь. Все будет хорошо, — повторяла Кили, по привычке стараясь говорить шепотом.
А потом она напомнила себе, что больше нет необходимости шептать. Есть предел боли, которую может вытерпеть человек. Она всегда это знала. Для Ричарда страдания были позади.
Для нее и Дилана все только начиналось.
Эбби Уивер выпустила ножку кухонного стола, служившую ей надежной опорой, сделала несколько неверных шажков и, ухватившись за ногу матери, с удивлением оглянулась на преодоленное расстояние.
— Это кто к нам пришел? — Кили Уивер вытерла покрытые мыльной пеной руки, подхватила свою годовалую дочку и потерлась носом о теплую упругую детскую щечку. Эбби радостно засмеялась. — Ой, какая ты у нас стала большая девочка! — Кили зарылась лицом в мягкую трикотажную маечку Эбби и принялась щекотать носом ее животик: это был верный способ развеселить дочку. — Большущая-пребольшущая!
— Что тут поделывают мои любимые девочки? — спросил Марк Уивер, входя в кухню. Он взял Эбби у матери, прижал к груди и несколько раз поцеловал ее в макушку, покрытую реденькими шелковистыми волосиками. Рукава его щегольской рубашки в узкую полоску были закатаны выше локтей. — Ты смешишь свою мамочку?
— Представь себе, она добралась до меня совершенно самостоятельно, — пояснила Кили, с улыбкой глядя на них обоих.
Марк был адвокатом — очень успешным, блестящим, известным своей твердой и непримиримой позицией в суде. Но в обществе своей обожаемой дочурки он был не более тверд, чем протертое детское питание. На работе Марк был динамитом, но моментально сбрасывал скорость, стоило ему увидеть пушистую головку и сияющие глазки Эбби. Сослуживцы подшучивали над тем, как при любой возможности он доставал ее фотографию из внутреннего кармана и демонстрировал ее всем, уверяя, что более прелестного ребенка на свете нет и не было.
