Инверкирктон оказался всего лишь тесной группкой ухоженных домов у поворота дороги, но в нем имелись две вещи, обязательные для каждого шотландского поселения: паб и гостиница. Эстерхази подрулил к гостинице, слез с велосипеда и прислонил его к стене, выбеленной известкой. Затем достал из кармана носовой платок и шагнул за порог.
Маленький вестибюль был живописно украшен: кроме тартанов и карты местности, на стенах висели в рамках фотографии Инвернесса и мыса Кинтайр. Здесь никого не было, за исключением мужчины лет шестидесяти с небольшим, очевидно хозяина, который стоял за стойкой полированного дерева и читал газету. Он внимательно, оценивающе посмотрел на вошедшего ярко-голубыми глазами. Эстерхази тут же принялся вытирать пот, потом громко высморкался в платок. Наверняка в крошечной деревушке случай на болоте обсуждали не раз, и Эстерхази остался очень доволен тем, что хозяин явно не узнал гостя.
— Добрый вечер, — пророкотал хозяин густо и басовито.
— Добрый… — ответил Эстерхази, стараясь отдышаться.
Хозяин взглянул на раскрытую дверь — в просвет виднелось переднее колесо велосипеда.
— В отпуске?
— Ну да. Мне бы комнату, если есть свободная.
— Есть одна. Как вас величать, сэр?
— Эдмунд Дрейпер. — Эстерхази снова глубоко задышал, отер лицо платком.
Хозяин снял с полки большую конторскую книгу в кожаном переплете.
— Эк, парень, запыхался ты.
— От Фрейзербурга педали крутил.
Старик замер над полуоткрытой книгой.
— Фрейзербург? Да это ведь сорок миль! И бо́льшая часть — по горам…
— Я уже знаю. Собственными ногами выяснил. Второй день отпуска всего… кажется, я малость переусердствовал. Но у меня всегда так: гоню до упора.
Хозяин покачал головой:
— Ну что же, зато спать сегодня будешь отлично. А завтра уж не гони, расслабься.
— Думаю, по-другому и не получится. — Эстерхази замолчал, задышал глубоко и шумно. — Кстати, я видел паб по соседству. Наверно, там можно пообедать?
— Угу, и притом чудесно! И если ты не прочь запить чудесным чудесное, я бы посоветовал местное солодовое виски, «Глен»… — Хозяин умолк, видя гримасу боли на лице гостя. — В чем дело-то?
— Не знаю, — растерянно ответил Эстерхази, запинаясь. — В груди вдруг сдавило… боль такая…
Старик встревожился. Чуть не подбежал к гостю, взял под руку, провел в небольшую комнату, смежную с вестибюлем, усадил в кресло, изготовитель которого явно переборщил с набивкой.
— В руку стреляет… Боже, больно-то как… — проговорил Эстерхази сквозь стиснутые зубы, прижав правую руку к груди.
