Похожие истории ходили на протяжении столетий о знаменитых магах и чудотворцах. Другие знакомые Мессинга ничего подобного не сообщают, так что, скорее всего, Месин-Поляков просто дал волю собственной фантазии. Б. Соколов в своей книге остроумно заметил, что «телепатические способности могли бы помочь в поисках грибов только в том случае, если бы грибы обладали разумом и могли мыслить». То же самое относится к воробьям и собакам, хотя, по мнению некоторых ученых (в том числе упомянутого выше Б. Кажинского), животных можно заставить выполнять простейшие задания с помощью гипноза. В принципе не исключено, что телепат гипнотизировал самого Эдуарда Львовича, заставляя его видеть все описанные чудеса, но обычно он таких шуток с близкими знакомыми не проделывал.
Интересно, что большинство людей, общавшихся с Мессингом вне выступлений, вовсе не упоминают чего-либо необычного и только повторяют чужие рассказы о чудесах телепата — прежде всего взятые из его же мемуаров. Это показывает, что свое «волшебство» он приберегал для работы, а в нерабочее время старался обходиться без него, если только на кону не стояла его репутация. Обычно, впрочем, от него и не требовалось никаких доказательств волшебной силы: люди в зрительном зале и за его пределами и так верили в нее, придавая самым обычным словам и жестам Мессинга чуть ли не сакральный смысл. Аида Михайловна рассказывала Лунгиной, что однажды во время выступления какая-то экзальтированная дама воскликнула: «Ваня, да он же святой!!!» Впрочем, были и те, кто считал телепата слугой нечистого. Вячеслав Цоффка упоминает о своем разговоре с неким служителем церкви, который сказал: «Ой, Слава, только никогда не упоминайте в нашем кругу имя Мессинга! Все, что он делает, это происки дьявола».
Несмотря на свою славу и авторитет у зрителей, Мессинг до конца жизни не преодолел до конца страх перед сценой. Вот что он писал об этом в мемуарах: «Мне предстоит выйти в зал, где сидит почти тысяча человек и все смотрят на меня. Мне надо захватить этих людей, взволновать и удивить их, показывая им мое искусство, которое большая половина из них считает чудесным, удивить и в тоже время, не разочаровывая, убедить, что ничего чудесного в этом нет, что все делается силой человеческого разума и воли. А ведь это совсем нелегко — выйти одному в зал, где на тебя устремлены тысячи глаз: недоверчивых, сомневающихся, бывает и просто враждебных, — и без сочувствия, без поддержки, во всяком случае в первые, самые трудные, минуты, выполнить свою работу.»
