Старые же архивы и монастырские книгохранилища, заключавшие в себе массу драгоценностей, оставались без всякого внимания, в полном пренебрежении и упадке. Вот примеры из уже XIX в., которые показывают, как невежественно обращались с рукописной стариной ее владельцы и хранители. «В одной обители благочестия, к которой в исходе XVII в. было приписано более 15 других монастырей, — писал П. М. Строев в 1823 г., - старый ее архив помещался в башне, где в окнах не было рам. Снег покрывал на поларшина кучу книг и столбцов, наваленных без разбору, и я рылся в ней, как в развалинах Геркулана. Этому шесть лет. Следовательно, снег шесть раз покрывал эти рукописи и столько же на них таял, теперь верно осталась одна ржавая пыль…» Тот же Строев в 1829 г. доносил Академии наук, что архив старинного города Кевроля, по упразднении последнего перенесенный в Пинегу, «сгнил там в ветхом сарае и, как мне сказывали, последние остатки его не задолго перед сим (т. е. до 1829 г.) брошены в воду».
Известный любитель и исследователь старины митрополит Киевский Евгений (Болховитинов, 1767–1837), будучи архиереем во Пскове, пожелал осмотреть богатый Новгородский-Юрьев монастырь. «Вперед он дал знать о своем приезде, — пишет биограф митр [16] Евгения Ивановский, — и этим разумеется заставил начальство обители несколько посуетиться и привести некоторые из монастырских помещений в более благовидный порядок. Ехать в монастырь он мог одной из двух дорог: или верхней, более проезжей, но скучной, или нижней, близ Волхова, менее удобной, но более приятной. Он поехал нижней. Близ самого монастыря он встретился с возом, ехавшим к Волхову в сопровождении инока. Желая узнать, что везет инок к реке, он спросил. Инок отвечал, что он везет разный сор и хлам, который просто кинуть в навозную кучу нельзя, а надобно бросить в реку. Это возбудило любопытство Евгения. Он подошел в возу, велел приподнять рогожу, увидел порванные книжки и рукописные листы и затем велел иноку возвратиться в монастырь. В этом возу оказались драгоценные остатки письменности даже XI в.» (Ивановский «Митр. Евгений», стр. 41–42).
Таково было у нас отношение к памятникам старины даже в XIX в. В XVIII в. оно было, конечно, не лучше, хотя нужно отметить, что рядом с этим с начала уже XVIII ст. являются отдельные личности, сознательно относившиеся к старине. Сам Петр I собирал старинные монеты, медали и другие остатки старины, по западноевропейскому обычаю, как необыкновенные и курьезные предметы, как своего рода «монстры». Но, собирая любопытные вещественные остатки старины, Петр желал вместе с тем «ведать государства Российского историю» и полагал, что «о сем первее трудиться надобно, а не о начале света и других государствах, понеже о сем много писано». С 1708 г. по приказу Петра над сочинением русской истории (XVI и XVII вв.) трудился тогдашний ученый деятель Славяно-греко-ла-тинской академии Федор Поликарпов, но труд его не удовлетворил Петра, а нам остался неизвестен. Несмотря, однако, на такую неудачу, Петр до конца своего царствования не оставлял мысли о полной русской истории и заботился о собрании для нее материала; в 1720 г. он приказал губернаторам пересмотреть все замечательные исторические документы и летописные книги во всех монастырях, епархиях и соборах, составить им описи и доставить эти описи в Сенат. А в 1722 г. Синоду было указано по этим описям отобрать все исторические рукописи из епархий в Синод и сделать с них списки. Но Синоду не удалось привести это в исполнение: большинство епархиальных начальств отвечало на запросы Синода, что у них нет таких рукописей, а всего в Синоде было прислано до 40 рукописей, как можно судить по некоторым данным, и из них только 8 собственно исторических, остальные же духовного содержания. Так желание Петра иметь историческое повествование о России и собрать для этого материал разбилось о невежество и небрежность его современников.
