— Покойный Александр Сергеевич очень любили моего тятеньку, — повествовала она своим надтреснутым старушечьим голосом под шумок самовара. — И к себе в Михайловское тятеньку приглашали, и сами у нас бывали совсем запросто… То самое кресло, в котором они сидели, когда беседовали с тятенькой, я много лет, как зеницу ока, берегла.
— Куда же оно делось?
— Кресло-то? Сгорело, милый мой, сгорело! — вздохнула она. — Как наш большой дом горел, много всякого добра погорело… — старуха грустно поникла головой.
— Так, значит, вы помните, как к вам приезжал Пушкин?
— Вот еще не помнить! — усмехнулась Акулина Ларионовна и вся опять оживилась. — Как сейчас помню… подъедет это верхом к дому и в окошко плетью цок. «Поп у себя?» — спрашивает. (Старуха произнесла это энергично, с достоинством, закинув голову, видимо, подражая манере Пушкина.) А если тятеньки не случится дома, завсегда прибавит: «Скажи, красавица, чтоб беспременно ко мне наведался… мне кой о чем потолковать с ним надо!». И очень они любили с моим тятенькой потолковать, — пояснила она с видимым удовольствием, — потому, хотя мой тятенька был совсем простой человек, но ум имел сметливый и крестьянскую жизнь и всякие крестьянские пословицы и приговоры весьма примечательно знал… Я так про себя полагаю, — заметила она благодушно, — что Пушкин через евонные разговоры кой-чего хорошего в свои сочинения прибавлял!
Несомненно, этого «кой-чего хорошего» благодаря ему попало в трагедию «Борис Годунов» в сцену в корчме, например… Воронич вообще играл не последнюю роль в литературных материалах Пушкина, и он даже юмористически помечает им окончание знаменитой трагедии в одном из писем к князю П.А. Вяземскому (от 13 июля 1825 года): «Писал раб Божий Александр, сын Сергеев Пушкин, в лето 7333, на городище Ворониче».
Она немного помолчала и продолжала:
— Только вот насчет «божественного» они с тятенькой не всегда сходились, и много споров у них через это выходило. Другой раз тятенька вернется из Михайловского туча тучей, шапку швырнет. «Разругался я, — говорит, — сегодня с Михайловским барином вот до чего — ушел, прости Господи, даже не попрощавшись… Книгу он мне какую-то богопротивную все совал — так и не взял, осердился!» А глядишь, двух суток не прошло — Пушкин сам катит на Воронич, в окошко плеткой стучит. «Дома поп? — спрашивает. — Скажи, — говорит, — я мириться приехал!» Простодушный был барин, отходчивый… — заключила старуха, улыбнувшись. — Позвольте, я вам еще чаю налью?
