Первый день праздника был светлый, теплый, совсем весенний, и я шел в семью Нейгоф с визитом снова в таком ликующем настроении, как будто меня ожидало там невесть что. На самом же деле меня ожидали там две крупные неприятности: с визитом у Нейгоф сидели полковник Дифендов, тот самый Дифендов, которого прочили в мужья Марте, и какая-то благотворительная генеральша Побидаш, — оба круглые, толстые и красные, как астраханские арбузы. Разговор, разумеется, был не о театре, а вертелся около каких-то светских сплетней, нимало для меня не интересных. Я был представлен астраханским арбузам просто как некий господин Груднев, без малейшего намека на мое артистическое достоинство, и все время их визита занимал в углу гостиной довольно плачевное положение. Наконец роковой полковник и благотворительная дама поднялись с места, взяв с Марты слово: первый — танцевать с ней первую кадриль на каком-то постылом журфиксе, а вторая — продавать на каком-то бонтонном базаре ланинское шампанское. Не выходившая в продолжение помянутого визита из рамок обычной светской любезности, с уходом гостей Марта опять пришла в свое домашнее добродушно-юмористическое настроение. От нее, разумеется, не скрылся мой хмурый вид.
— Что вы смотрите таким Гамлетом, Сакердончик? — спросила она, когда maman зачем-то вышла из залы.
— Как же мне не смотреть Гамлетом, Марта Васильевна, когда вы…
Я остановился.
— Продолжайте: когда я?
— Когда вы, в самый короткий промежуток, так резко изменились!
Марта мельком взглянула в зеркало, улыбнулась и недоумевающе пожала плечами:
— Из чего же вы это заключаете?
— Из того, что вы стали совсем не та, как прежде… О театре вы даже не упоминаете… В нашу школу за последнее время совсем не показывались… Просто не знаю, что и думать.
Глаза Марты насмешливо сощурились.
— А что же мне делать… в этой нашей школе?
— Как что? То, что делают другие: работать, изучать, совершенствоваться…
Глаза ее сощурились еще более.
— Вы это серьезно думаете, что эти — другие — работают и совершенствуются?..
— По-вашему, что же выходит?
— По-моему, выходит одно: что вы — милый, наивный Сакердончик, а ваша хваленая школа — пустая затея, не стоящая ни малейшего доверия, в которой умеют только говорить о высокой материи, а на самом, деле интригуют, сплетничают и занимаются такими гадостями, о которых барышням совсем непозволительно говорить!
Она вся раскраснелась, и глаза разгорелись, как два угля.
— Ах, довольно обо всем этом… довольно!! Кстати, сюда идет maman, а она о вашем Шекспире и слышать теперь не может!..
