Королю Лиру восемьдесятъ лѣтъ; онъ на порогѣ смерти. И вдругъ? ошеломляющій ударъ, нечеловѣческія мученія. Неужели и они не случайны? Неужели и они имѣютъ смыслъ? Выгнаннаго изъ дома «злодѣйками-дочерьми» въ бурю и грозу короля Лира пріютилъ Глостеръ: за это у Глостера вырываютъ глаза. Неужели и это можно понять, оправдать, осмыслить? Любящая Корделія спасаетъ отца? и задушена своими сестрами; «ничего не можетъ быть ужаснѣе, чѣмъ эта случайная, неожиданная? ненужная, невидимому? смерть лучшей изъ женщинъ на глазахъ у старика отца, и безъ того вынесшаго стoль нечеловѣческія пытки» (I, 202–203). И это тоже имѣетъ смыслъ? Это тоже понятно? Это тоже можетъ быть оправдано?
Л. Шестовъ ставитъ всѣ эти вопросы и безъ колебанія отвѣчаетъ на нихъ: да. Жизнь можетъ быть оправдана, жизнь должна быть осмыслена, но понять и оправдать ее можетъ только великій поэтъ, которому дано видѣть глубокую сущность явленій, а не ихъ случайную поверхность. Такимъ великимъ поэтомъ былъ Шекспиръ и онъ открываетъ намъ смыслъ трагедіи короля Лира.
Въ чемъ смыслъ этой трагедіи? Опять-таки въ томъ же, въ чемъ смыслъ трагедіи вообще, въ чемъ былъ смыслъ трагедіи Гамлета или Коріолана: нужно выстрадать свое развитіе, свое человѣческое достоинство. Гамлетъ былъ только «мыслителемъ»? трагедія сдѣлала его человѣкомъ; Коріоланъ былъ только воиномъ, только «тараномъ», но носилъ въ своей душѣ великія возможности; трагедія проявила ихъ и обратила его въ человѣка. Такъ и Лиръ: онъ былъ королемъ, въ немъ «every inch а King», каждый дюймъ? король; трагедія должна сдѣлать его человѣкомъ. Уже первое оскорбленіе, нанесенное раздавшему свое царство королю, является началомъ страшной трагедіи: «король узнаетъ, что онъ человѣкъ и ничего больше, т.-е. бѣдное, голое, двуногое животное» (I, 2І6). Эту истину ему суждено выстрадать, ему суждено пройти тяжелый крестный путь. «За всю свою долгую жизнь онъ успѣлъ лишь научиться чувствовать себя королемъ… Но ему осталось еще понять, что и всѣ другіе люди? короли». И когда онъ это пойметь, онъ станетъ «такъ безмѣрно прекрасенъ въ своемъ трогательномъ величіи и могучей кротости…, что всѣ вынесенныя имъ муки не только перестаютъ казаться намъ нелѣпыми, ненужными, но получаютъ въ нашихъ глазахъ глубокій смыслъ» (I, 227). Въ этомъ смыслъ трагедіи короля Лира, въ этомъ смыслъ всякой трагедіи. Трагедія, говоритъ Л. Шестовъ, вызываетъ необычайное напряженіе силъ; всѣ вопросы жизни возникаютъ передъ человѣкомъ, какъ они возникли передъ Лиромъ, съ той настойчивостью, которая исключаетъ всякую возможность отклоненія отвѣта. Лиръ выстрадалъ эти отвѣты и сталъ передъ смертью человѣкомъ: въ этомъ смыслъ его трагедіи, въ этомъ отвѣтъ на вопросъ, эачѣмъ ему трагедія? «Если трагедія наканунѣ смерти имѣетъ смыслъ,? приведемъ мы въ заключеніе послѣднюю большую цитату изъ книги Л. Шестова:? если она не оказывается насмѣшливою игрою адскихъ или? что еще хуже? равнодушныхъ силъ; если то, что пережилъ Лиръ, нужно было ему? то этимъ снимаются всѣ обвиненія съ жизни. Вмѣсто того, чтобы проклинать судьбу, мы, понявъ содержаніе ея „необъятныхъ книгъ“, т.-е. Шекспира, благословимъ цѣлесообразность господствующаго надъ человѣкомъ закона»…«…тамъ, гдѣ для насъ хаосъ, случай, безсмысленная борьба мертвой, равнодушной, но безконечно могучей силы съ живымъ, чувствующимъ, но немощнымъ человѣкомъ, т.-е. тамъ, гдѣ для насъ область нелѣпаго трагизма, тамъ поэтъ видитъ осмысленный процессъ духовнаго развитія. Подъ видимыми всѣмъ людямъ муками онъ открываетъ невидимую никому задачу жизни»… И въ этомъ смыслъ того, что мы называемъ трагической красотой. «Если бы удары, обрушившіеся на бѣдную голову старца, были дѣломъ „слѣпой судьбы“, „случая“, ведущихъ людей къ страданію, безумію и смерти, то о трагической красотѣ не могло бы быть и рѣчи. Мы могли бы говорить лишь о трагическомъ безобразіи»… Трагическое безобразіе имѣло бы мѣсто при наличности нелѣпаго трагизма, трагическая красота обусловлена разумной необходимостью; трагическую красоту можетъ создать жизнь, а возсоздать? великій художникъ, которому ясенъ законъ разумной необходимости. «Найти тамъ законъ, гдѣ всѣ видятъ нелѣпость, отыскать тамъ смыслъ, гдѣ по общему мнѣнію не можетъ не быть безсмыслицы, и не прибѣгнуть ко лжи, къ метафорамъ, къ натяжкамъ, а держаться все время правдиваго воспроизведенія дѣйствительности? это высшій подвигъ человѣческаго генія»… (I,234–235, 241).
