Отецъ Сашки (изъ разсказа «Ангелочекъ») больной, молчаливый, цѣлыми днями лежалъ въ своей каморкѣ и «думалъ о несправедливости и ужасѣ человѣческой жизни»; объ ужасѣ этой жизни говоритъ и Маруся («Къ звѣздамъ»): «…Какъ можно жить среди тѣхъ, кто избиваетъ своихъ пророковъ? Куда мнѣ уйти? я не могу больше. Я не могу смотрѣть на лицо человѣка? мнѣ страшно! Лицо человѣка? это такъ ужасно: лицо человѣка»… Но зачѣмъ брать такой случай? избіеніе пророковъ? Уж-асъ жизни, который долженъ быть побѣжденъ (ибо иначе и жить нельзя), коренится въ повседневныхъ мелочахъ, а не только въ рѣзкихъ и крупныхъ отдѣльныхъ явленіяхъ; даже болѣе того, ужасъ этотъ сильнѣе и невыносимѣе при взглядѣ именно на обыденную, повседневную жизнь. Вотъ почему, между прочимъ,? независимо отъ другихъ причинъ? такое сильное впечатлѣніе производитъ «Жизнь Василія Ѳивейскаго» и такое слабое? «Красный Смѣхъ». На первомъ изъ этихъ разсказовъ мы сейчасъ остановимся подробно; а о второмъ скажемъ только нѣсколько словъ, такъ какъ это одно изъ самыхъ слабыхъ произведеній Л. Андреева. Не говоря уже о томъ, что построеніе этого разсказа совершенно невозможное, противорѣчивое [6], но и самая идея его не производитъ того дѣйствія, на которое разсчитывалъ авторъ. Брать частныя явленія и на нихъ вскрывать весь ужасъ жизни? это сильно; вскрывать ужасъ жизни на явленіяхъ массовыхъ? это весьма и весьма слабый пріемъ художественнаго творчества. Война вещь ужасная; «тридцать тысячъ убитыхъ», о которыхъ говорится въ «Красномъ Смѣхѣ»? это страшно подумать; но не кажется ли вамъ, что смерть ребенка, затравленнаго псами или убитаго обвалившимся домовымъ карнизомъ? еще страшнѣе, еще безсмысленнѣе? Есть извѣстный предѣлъ нервной раздражимости не только въ физіологіи, но и въ психологіи; сотни тысячъ блѣдно-розовыхъ труповъ, которые выбрасываетъ земля въ заключительной сценѣ «Краснаго Смѣха»? ложный художественный пріемъ, ocтавляющій читателя совершенно равнодушнымъ. «Онъ пугаетъ, а мнѣ не страшно»? эти добродушно-ядовитыя слова Л. Толстого о Л. Андреевѣ какъ нельзя лучше характеризуютъ подобныя мѣста произведеній Л. Андреева. Во сколько разъ сильнѣе дѣйствуетъ на читателя та страница изъ «Братьевъ Карамазовыхъ», гдѣ Иванъ описываетъ страданія измученнаго ребенка, который билъ себя кулаченками въ грудь, молясь Богу и рыдая неотомщенными слезками… И во сколько разъ сильнѣе «Краснаго Смѣха» дѣйствуетъ на насъ «Жизнь Василія Ѳивейскаго», гдѣ ужасъ жизни и безсмысленность зла вскрываются на отдѣльной человѣческой личности, а не на сотняхъ тысячъ труповъ.
