Ноэль | страница 3



— Добрый человѣкъ, не спасешь ли ты моего Сына?

— Съ удовольствіемъ, прекрасная дама. Давайте Его мнѣ подъ кафтанъ, — тутъ его никто не найдетъ.

— Спасибо, добрый человѣкъ! Ступай же — дожинай свою пшеницу.

— Что это вы говорите, прекрасная дама? Она еще не посѣяна.

— Ступай, возьми серпъ! Пока ты сыщешь его, твоя пшеница созрѣетъ.

Не прошло четверти часа, какъ пшеница зацвѣла и выколосилась.

Не прошло получаса, — она поспѣла къ жатвѣ.

Первый снопъ далъ сто мѣръ пшеницы. Сколько далъ второй, — и счета нѣтъ. Тѣмъ часомъ налетѣла конная погоня.

— Эй, мужикъ! Не проходила ли тутъ Марія съ Младенцемъ на рукахъ?

— Проходила, господа, только это было, когда я еще сѣялъ мою пшеницу.

— Тогда намъ нечего здѣсь дѣлать. — вѣдь это значитъ, было, въ прошломъ году. (Legende du Bon Laboureur).

Въ другой разъ, Дѣва Mapія, слыша за собою шаги Иродовыхъ солдатъ, обратилась за помощью къ цвѣтамъ:

— Роза! Красавица роза! прими мое бѣдное дитя въ свои благоуханные лепестки, спрячь у себя, чтобы не убила его погоня.

Роза отвѣчала:

— Ступай своею дорогой! Ища добычи, солдаты, пожалуй, еще затопчутъ меня въ грязь и оборвутъ съ меня лепестки. Вонъ гвоздика. Попроси пpiютa у нея, — авось, она тебя не откажетъ.

Богоматерь пошла къ гвоздикѣ:

— Гвоздика! Прекрасная гвоздика! Открой свои лепестки, спрячь мое бѣдное дитя, чтобы не убила его погоня.

— Ступай своею дорогой! Мнѣ некогда тебя слушать — мнѣ надо цвѣсти и красоваться. Вонъ — шалфей, цвѣтокъ нищихъ. Проси пріюта у него, — авось, онъ тебѣ не откажетъ.

Шалфей послушался Пресвятой Дѣвы и пріютилъ бѣглецовъ. Когда опасность минула, Марія, прежде чѣмъ оставить свое убѣжище, благословила шалфей, — и благословеніе Мадонны наградило «цвѣтокъ нищихъ» силою цѣлебною и чудодѣйственною (Leg. de la Sauge).

Вмѣшиваться въ рождественскія собесѣдованія животныхъ — штука не совсѣмъ безопасная.

Одинъ фермеръ изъ Val d' Ajol (это въ Вогезахъ), болѣе любопытный и посмѣлѣе, чѣмъ другіе его однодеревчане, хотѣлъ послушать, что будутъ говорить его волы въ рождественскую ночь.

Когда упали сумерки, онъ, захвативъ — на случай опасности — острый топоръ, прокрался въ хлѣвъ и зарылся въ солому. Ночь была ненастная — чернѣе тюрьмы. Свисталъ сѣверный вѣтеръ, скрипѣлъ флюгеръ, на дворѣ выла собака.

Пробило полночь; веселый звонъ колоколовъ огласилъ деревню радостною вѣстью Рождества Христова.

Въ ту же минуту фермеръ услыхалъ разговоръ. Одинъ волъ спрашивалъ другого:

— Что суждено намъ дѣлать завтра, пріятель?