Заморский выходец | страница 44
— Беда случилась! — завопила она, стуча остатками своих зубов.
— Что такое? — посыпались расспросы.
Старуха торопилась рассказать, но говорила так бессвязно, что никто ничего не понял. Прошло немало времени, пока дело выяснилось благодаря пояснениям Маттео.
Оказалось следующее. Выгнав Каттини, Марго постепенно успокоилась и решила простить дочь и поехать на пир к молодым. Она оделась, как подобает случаю, но, когда хотела выйти, дверь не отворялась. Казалось, она была чем-то приперта снаружи. Только после долгих усилий Марго удалось приотворить дверь настолько, чтобы кое-как выбраться из комнаты. Каково же было ее удивление и ужас, когда она, выбравшись наружу, увидела, что дверь мешало отворять не иное что, как труп Каттини: кабатчик нашел над дверью какой-то крючок и повесился, сделав петлю из своего кушака.
Марго побежала к Маттео, которого и попросила отвезти себя к «молодым».
— Что же, он там и до сих пор висит? — спросил Джованни.
— Верно, нет: сын Маттео поехал дать знать брату Джузеппе.
— Ну, тогда о чем же и толковать? — сказал Беппо. — Собаке и собачья смерть!
— Это его Бог покарал за Марка, — тихо промолвила Бригитта.
При упоминании о Марке Марго опустила глаза.
— Ну, Бригитта, — сказала она, — я прощаю и благословляю тебя… и тебя, Беппо. Будьте счастливы, дети! — и затем она добавила тихо: — Прости и ты меня, дочка!
Бригитта со слезами радости обняла мать.
Так был заключен мир. После этого пир пошел еще веселее.
А в то время, когда эти события происходили в Венеции, Марко был уже далеко от нее, спеша к своей далекой, холодной и незнакомой, но дорогой ему родине.
Часть вторая
I
В церковь, но не молиться
Мартовское солнце хоть еще и не очень жарко, а все же горячее зимнего, и от лучей его заметно подтаивает, буреет, оседает и выпускает из-под себя мутные ручейки порыхлевший снег.
Уже началась порядочная распутица — в 1584 году после весеннего перелома зима круто повернула на лето, и в несколько дней московские улицы стали неузнаваемы. Где еще недавно шла гладкая, как бархатная ткань, дорога, окаймленная по сторонам высокими сугробами, там теперь тянулась бурая лента какой-то серой «жижи» из снега и воды. Москвичи и оглянуться толком-то не успели, а сугробы словно слизало и на их месте появились противные лужи.
— Бе-е-да! — покачивая головой, ворчал какой-нибудь сивый дед-старожил, пересекая, семеня шажками, дорогу и утопая в «жиже» по самую щиколотку.
— Кабы за зиму снега было поменьше, то, видать, иное было бы, — замечает со знанием дела какой-нибудь парень, молотя ногами противное месиво…