Лег на спину на шкуре и смотрит на небо, на котором уже загорелись нечастые звезды.
— Где моя звездочка? Не та ль вон, что то вспыхнет ярко, то чуть мерцает.
И вдруг вздрогнул: сорвалась его звезда и скатилась к востоку.
— Нет, должно не моя, — постарался утешить он себя.
А сердце тоскливо заныло.
Его давно уж мучают злые предчувствия.
Словно чуется что-то недоброе.
И отчего? Разве ему в дивковинку воевать с Димитрием?
Правда, на сей раз война будет полютее.
Зато он, Михаил, к ней и подготовится как следует.
Орда да Литва чего-нибудь да стоят. Нахлынут — сметут Москву.
А не пойдут они, и он не станет войны затевать. Только бы согласом заручиться, тогда вали…
Беда, что стар стал зятек Ольгерд-то. На подъем тяжел. Видано ли дело: два года Русь не тревожил.
Ну, да авось — тряхнет стариной.
Опять же сестра уговорить поможет…
Закрылся плащом князь, положил голову на седло.
От костра веет теплом. Слышится сдержанный говор и мерный шум лошадей, жадно жующих овес.
Подкралась дрема, запутались мысли.
Куда-то далеко унесся лес.
Сладкий сон охватил усталого князя.
Очнулся он, когда сквозь вершины дерев брезжил рассвет.
Было прохладно и тянуло сыростью.
Со всех сторон несся дружный храп.
Князь собирался повернуться на другой бок, когда почувствовал на себе чей-то взгляд.
Посмотрел в ту сторону и разом сел, протирая глаза.
По другую сторону чуть тлеющего костра сидел человек могучего телосложения, одетый в звериную шкуру, мехом вверх, и шапку, украшенную парой турьих рогов. Человек этот смотрел на Михаила Александровича и насмешливо улыбался во все свое широкое, плоское, с выдающимися скулами лицо, с обветрившейся загрубелой кожей.
Князь без труда признал в нем одного из приближенных Ольгерда — литвина Свидрибойлу.
Михаил Александрович всегда недолюбливал этого литовца, похожего больше на разбойника, чем на княжеского вельможу.
Быть может, в этой нелюбви играло роль и то обстоятельство, что Свидрибойло был убежденный язычник, и князю тверскому «претила его поганая вера».
— Как ты сюда попал? — спросил наконец князь.
— На ногах дошел. Вон и мои молодцы тоже.
При этом он указал на группу литвин, сидевших или лежавших невдалеке.
— А посмотрю — хороши вы, русские, — продолжал литовец, громко хохоча, — вас всех хоть голыми руками забери. Ну, что бы мне стоило перерезать всю твою дружину, как баранов: спят как у себя дома на печи.
— Голыми-то руками не бери — обожжешься, — проворчал князь, которому не нравился смех литвина.
