Блистательная будущность исчезла как дым, но жизнь на этом не заканчивалась. Перебрав все способы, которые только могли представиться воображению молодых людей и старой маркизы, убедившись в их несостоятельности, они вернулись к мысли, посетившей каждого из них в самом начале. Генриху стоило принять условия дяди и заняться торговым делом.
Существует два рода торговли: жалкая торговля лавочника, ожидающего за своим прилавком покупателя, у которого он после долгого спора выманит лишний экю, и возвышенная, великая торговля моряка, который бегом своего корабля соединяет один свет с другим; вместо унизительного спора с покупателем он ведет борьбу с ураганом; каждое его путешествие — новая схватка с небом и морем; такой торговец входит в гавань победителем. Этим делом занимались древние тиряне, пизанцы, генуэзцы, венецианцы. Такое занятие не унизительно для дворянина, потому что здесь выгода связана с жизнью и смертью, а что связано с опасностью для жизни, то не унижает, а возвышает человека.
Но то, что ободряло Генриха, приводило в ужас Цецилию. Вот почему она тотчас отбросила эту мысль о морских путешествиях, к которой, однако, из-за отсутствия другого выхода надо было снова обратиться. Генрих, приобретая незначительный груз, надеялся на то, что по прибытии в Гваделупу дядя примет его с распростертыми объятиями и удвоит, а может, и утроит его груз. Так как дядя был миллионером, то ему ничего не стоило дать Генриху на его торговые дела каких-нибудь сто или двести тысяч франков.
Если бы все так и случилось, юноша мог бы рискнуть и отправиться в новое путешествие или, довольный этой золотой серединой, женился бы на Цецилии. Генрих уехал бы с ней и с маркизой в какой-нибудь отдаленный уголок, где им бы ничего не оставалось, как быть счастливыми, ожидая более благоприятных политических условий, которые позволили бы снова заявить о себе. Но, если бы даже этого и не произошло, молодой человек при одном взгляде на Цецилию чувствовал, что у него достанет любви, чтобы прожить с нею тихо, но счастливо.
Отъезд Генриха назначили на ноябрь. До расставания молодым людям оставалось три месяца, которые казались им вечностью. Цецилия и Генрих перенесли немало страданий, решившись на разлуку, но их утешала эта отсрочка. Они словно надеялись, что время расставаться не придет никогда, что три месяца и составляют всю жизнь человека.
Между тем время отъезда, представлявшееся таким далеким весь первый месяц, быстро приближалось во втором и летело как на крыльях с наступлением третьего.
