На будущий год у нас уж совсем обширные (прямо нахальные) планы. Это, возможно, парадоксально строить в нашем возрасте такие планы, но наша жизнь складывается уж очень не типично. Самой невдомёк! Мы живём не так, как полагалось бы на старости лет, как живёт большинство наших сверстников, т. е. «по–стариковски». Муж ещё работает. Мы посещаем выставки, концерты, иногда театр, друзей. У нас появилось много новых знакомых, приезжают и из других городов (и даже стран) — от друзей и так. И далеко не все они — чтобы задать нужные вопросы или познакомиться с материалами о И. Стравинском. Видимо, сейчас пошла мода, что ли, не только на старину вещественную — иконы, древние города, но и на старых людей. Веду постоянно какие–то деловые разговоры о чьих–то делах, диссертациях, концертах и пр., отвечаю на письма.
Мало того, я поступила осенью в группу йога, чтобы оздоровиться и улучшить работоспособность. Дважды в неделю посещаю занятия и каждое утро по часу сама всё отрабатываю. Дело пошло весьма успешно и даже лучше, чем у некоторых более молодых, да и чувствовать я себя стала много лучше.
Ужасно хочу в Москву. Хочу встретиться со старыми друзьями (увы, их ряды редеют!), мечтаю, что и Вы меня примете. Не была в Москве уже 2,5 года. Видимо, для этого нужна палка, таковой была Комиссия по творческому наследию Стравинского, но т. к. она тихо скончалась, то самой никак не собраться.
О Вас я давно ничего не знаю, только что месяца 2 назад Вы выступали по телевидению. Об этом мне рассказали post factum, т. к. у нас телевизора нет.
Пора кончать. Пишу заранее, чтобы моё письмо не потонуло в потоке поздравлений. Мечтаю, Вениамин Александрович, что Вы, немного отойдя от круговерти, черкнёте мне хоть пару слов о Вас.
После «Освещенных окон» милая Лидия Николаевна стала мне ещё милее.
Шлю Вам сердечный привет.
С любовью
Ваша Ксения Стравинская.
Читая научные труды Юрия Николаевича Тыпянова, написанные скупо, сдержанно, сложно, вы невольно представляете себе человека, глубоко погруженного в историю и теорию литературы, неразговорчивого, убеждённого, что кроме науки пет решительно ничего, что стоило бы внимания. И главное — холодного, сухого. Ничуть не бывало!
Тамара Хмельницкая на первых тыняновских учениях, состоявшихся в мае 1982 г., сравнила Тынянова с Эйнштейном, мне кажется более точным сравнение его с Моцартом — по меньшей мере с пушкинским Моцартом. Та же лёгкость отношения к одной работе и глубокая серьёзность к другой. Та же способность к восхищению, та же щедрость мысли, оставившая след в сотнях набросков и заметок, напоминающих о неосуществлённых замыслах.
