Однако остается проблема загадочного пробела в переписке за 1904–1907 годы. Судя по всему, Сигрид сама попросила подругу сжечь письма за указанный период.
В то время Унсет днем работала секретаршей, а по ночам писала. Неужели она могла при этом успеть забеременеть, родить ребенка или сделать аборт и сохранить все в тайне? Вообще в биографии Сигрид Унсет очень мало белых пятен, если только не предположить, что даты писем и документов были намеренно фальсифицированы. Трудно представить себе, чтобы ей удалось скрыть от всех рождение ребенка. Хотя биограф никогда не может быть на сто процентов уверен, что знает абсолютно все о своем подопечном, в одном я твердо убеждена: Сигрид Унсет описывает роды сына Андерса в письмах Дее и домашним, как женщина, рожавшая впервые. В частности, это явствует из письма, где она говорит о родах: «очень неприятная вещь»[5].
Усилия биографа раскрыть тайны и воспрепятствовать распространению слухов больше всего напоминают борьбу с ветряными мельницами. Поэтому для себя я приняла решение — как можно меньше времени и места отводить на истории, не имеющие документального подтверждения. Тем более что хватало и открытий, содержавшихся в источниках.
Унсет недолюбливала журналистов и частенько упрекала их в недобросовестности. Поэтому я как журналистка не без трепета пустилась по следам великой писательницы, приступив к исследованию необъятных гор дошедших до нас документов. Так и вижу ее наблюдающей за моими раскопками со скептической улыбкой на лице. Но временами видится мне, как она задумчиво кивает, даже одобрительно хмыкает, а иногда испытывает желание и самой еще разок взяться за перо.
Насколько это было в моих силах, я старалась открыть правду о ее личных победах и поражениях, но, как и все люди, Сигрид Унсет унесла свои загадки с собой.
Сигрун Слапгард
Скобю, август 2007 года
>Самсё, Копенгаген, Берлин, Бамберг, Флоренция.
Красивая пышноволосая женщина в элегантной шляпке. Она пристально вглядывается в себя и в окружающий мир. Такой предстает нам Сигрид Унсет в купе поезда, мчащегося мимо «излизанных прибоем берегов», где «с подветренной стороны галечных наносов» она столько раз искала убежища. Поезд везет ее прочь из проникновенно описанной ею любимой Дании[6]. Здесь, в Калуннборге, стоял дедовский дом, который она любила не меньше, чем сам приморский городок: «Я люблю тихий городок, и дедушкин особняк с длинным фасадом, прячущийся в тени величественных лип, и маленькую площадь напротив, где сквозь камни мостовой пробивается трава»
