— Считал ли Ельцин себя вождем, лидером? Размышлял ли о себе и о своем месте в истории?
Андрей Козырев:
— Он о себе вслух никогда не говорил. Это ему несвойственно. Никогда не слышал, чтобы он занимался каким-то самоанализом. Но у него был ярко выраженный советский вождизм. Он же секретарь обкома. Он человек, который считает, что может и должен руководить, что это естественная для него роль. Но при этом о себе не говорит! Это тоже представление о мистичности власти. Советская бюрократия была страшно замкнутая и закрытая. Мы ведь видели только портреты, и эти люди старались вести себя как портреты даже между собой. Достигнув определенного уровня, человек ведет себя особым образом — мало говорит и произносит только лозунги, отдает руководящие указания — в том числе своим детям. Почему в этих семьях было много наркоманов и пьяниц? Потому что у них не было нормального общения с родителями, в семье не было отца или деда, а был член политбюро. Внуки и дети не знали, что думает отец или дед... У Бориса Николаевича это тоже есть. Хотя в своей семье он нормальный папа и дедушка, я это видел...
— И все-таки он, наверное, думал о себе: «Это я построил новую Россию»? — спросил я у Георгия Сатарова.
— Сложно ответить. Ельцин — человек, который не признавал местоимения «я». Это особенно заметно по его выступлениям. Когда я стал участвовать в подготовке его речей, один из первых уроков, которые мы получили: «Ельцин не любит местоимения «я». Это проявлялось и в общении. Он про себя очень не любил говорить. Мне просто трудно вспомнить, чтобы он произнес: «Мне это неприятно». Когда нужно было сказать о себе, он говорил в третьем лице — «президент». Журналисты его на этом ловили — но это не мания величия! Это совсем другое! И о своих чувствах, эмоциях он не говорил. Так что можно только строить предположения.
— Когда он разговаривал с окружающими, видно было, что Ельцин всякую минуту помнит, что он — президент?
— Да, безусловно. Это часть его игры. «Я первый президент России и поэтому должен быть именно таким».
— А это сознание собственного величия переходило в обычное начальственное барство?
— В личном кругу, среди помощников, членов президентского совета, я этого не замечал. Рассказы такого типа слышал, но это, может быть, касалось самых близких людей, которых Борис Николаевич использовал, — сорвать на них напряжение, разрядиться как-то. Он мог бросить какую-то непонравившуюся бумагу, но не в лицо. Конечно, мог проявить раздражение... Но это видели самые близкие люди.
