Никак нельзя было сказать, что это был лучший из всех оркестров Хендерсона, и он не очень одобрительно относился к «шоуменству». Стоя на эстраде, он, похоже, не столько дирижировал, сколько слушал — как будто его удивляло, что музыканты вообще умеют играть. Но его аура никуда не исчезла, он мог привлечь публику и даже кое-каких известных исполнителей типа трубача Фредди Уэбстера. В любом случае, Сонни всё это доставляло истинное наслаждение:
Этот оркестр был как какая-то электростанция. У Флетчера было очень хорошее образование, и его отец тоже играл на пианино. Он дошёл до джаза интеллектом, и тем не менее ему удалось организовать биг-бэнд. Флетчер мог с этим справиться, мог прекрасно его координировать. Он рассказывал музыкантам, как нужно извлекать ноты с нужной атакой. А когда он сам играл, у него всегда были люди, «поддававшие жару». Сам он всегда находился на заднем плане.
Партия баса была расписана, так что если кто-то пытался играть аранжировки Флетчера Хендерсона, ему приходилось играть и басовые партии. Иногда они писались как «предугадываемые» [по образцу латинской музыки].
Сонни говорил с Хендерсоном о некоторых своих музыкальных идеях, и тот попросил его как-нибудь принести на репетицию какие-нибудь аранжировки.
…Но я сказал ему, что если я принесу то, что у меня есть, никто всё равно не сможет это прочитать. Ребята подумали, что я сошёл с ума — ведь они легко читали аранжировки Хендерсона, так как же бы они не смогли прочитать мои? Он назначил специальную репетицию, и я принёс две партитуры: "Dear Old Southland" и балладу, которая называлась "I Should Care"… Ноты-то были на месте, но они не смогли сыграть их правильно. Они не смогли их прочитать. Через три часа Флетчер сдался. Там было совсем другое синкопирование, которому они не были обучены.
Это был уже не первый знак трения между Сонни и музыкантами. Он использовал необычные созвучия и аккордные обращения, что побуждало их на громкие протесты в адрес Хендерсона: «В оркестре все были моими врагами. Они хотели, чтобы я играл как другие пианисты.» Хендерсон не обращал на это внимания, но через некоторое время постоянные придирки и колкости музыкантов «достали» Сонни — сначала он положил на пианино бритву в качестве предупреждения для критиков, а потом уведомил Хендерсона о своём уходе и в самом деле ушёл:
…Флетчер ничего не сказал — он не сказал, что не принимает мою отставку, но и не сказал, что принимает. В вечер следующего выступления оркестра я ушёл, и они остались без пианиста. Он стоял и дирижировал, и они [группа] поняли, что всё должно идти, как раньше, и попросили меня вернуться на сцену — так моё уведомление потеряло силу. После этого группа больше мне не досаждала, потому что они поняли, что Флетчер настроен серьёзно.
