Шпага императора | страница 45



   Ладно, этого попытаемся вытащить, а вот что с остальными делать?

   Во-первых, почти наверняка не выживут, а даже если переть их через лес на себе, то это обернётся просто дополнительной пыткой перед неизбежным концом. Гуманней будет приколоть варнаков здесь же. И правильней. Даже мародёров во время войны казнят без суда и следствия, а уж этих упырей... Обманутых? Да сто раз наплевать, что их обманули - они убивали русских солдат воюющих за Россию...

   Нужно только отдать приказ и в душе егерей не шелохнётся ни возмущения, ни сомнений... Но как трудно выдавить из себя эти слова!

   А вот пришлось:

  - Этого приведите в себя, - кивнул я на парня, - а прочих кончайте.

   И приказ был выполнен тут же. Без всякого блеянья про 'христианские души' или 'негоже раненых убивать'.

   Оставленный в живых молодчик пребывал, разумеется, в совершенно обалдевшем и невменяемом состоянии.

  - Подведите его ко мне! - приказ немедленно выполнили.

   Вмазать бы этому гаду по сопатке, чтобы 'экстренное потрошение' прошло поэффективней... Удержал меня отнюдь не гуманизм - как брыкнется, болезный, учитывая предыдущий удар прикладом, так и вообще ничего от него не добьёшься в обозримое время.

   И так выглядел поганенько - лицо нежно-зелёного цвета и глаза в кучу никак собрать не может...

  - Где содержат плененных вами офицеров и солдат? - я постарался придать голосу как можно больше суровости.

  - Только офицеров в плен брали, - выдавил из себя мужик. - А где они - мне не ведомо.

  - Думаю, что ты врёшь, поганец. Могу ошибаться, но это можно проверить - сейчас мои солдаты начнут твои потроха на шомпол накручивать, тварь. Думаешь, у кого-то рука дрогнет? После того, как ты застрелил их товарища? Думаешь, что я тебя пожалею, сука, после того как ты согласился, что меня зарезать можно?! - я старательно придавал своему голосу истерические нотки. - Да я с тебя, гадёныш, собственноручно кожу сдирать буду, пока не скажешь, где вы пленных держите! Тесак мне!

   Егерский унтер, с выражением некоторого неодобрения на лице, всё-таки подал оружие, выдрав его, кстати, из мёртвой руки Кнурова.

   На лице 'языка' совершенно конкретно читался откровенный ужас. И 'поплыл', родимый:

  - Не трогайте, всё скажу!

  - Давай!

  - А не убьёте потом? Что мне будет за помощь? - тут же попытался торговаться 'пациент'.

  - Жить, тварь, будешь. Но на каторге. От виселицы постараюсь тебя избавить, если офицеров спасём.