Мы должны признать, что первый из этих аргументов в устах историка звучит довольно странно, а второй совершенно неубедителен, поскольку исходит от человека, имевшего возможность изъездить всю Грецию, побывать на островах Архипелага, работать в венецианских архивах. В силу такого „самоограничения“, мы ничего не можем узнать из книги Миллера и о венецианских владениях в Константинополе, на берегах Пропонтиды и тем более в Черном море.
Автор вполне компетентен в рассматриваемых им вопросах и не пустым хвастовством звучат его слова в предисловии к рассматриваемой книге: „Я по совести могу сказать, что я принял во внимание все напечатанные известные мне произведения на языках греческом, итальянском, испанском, французском, немецком, английском и латинском, которые каким-либо образом касаются моего предмета… Я пополнил их данные собственными изысканиями в архивах Рима и Венеции“…[472] Этой синтетической работе предшествовал ряд частных изысканий автора по отдельным территориям ближнего Востока под углом зрения поставленной им общей задачи, — из-под его пера вышло несколько этюдов, напечатанных в „Английском Историческом Обозрении“ и других журналах.[473] Наконец, ему принадлежит большая статья в „Кэмбриджской Средневековой Истории“, в которой рассматриваются судьбы византийских территорий в период позднего средневековья и содержание которой опирается на материалы рассматриваемой нами книги.[474]
Помимо хорошего знания вопросов, трактуемых им, Миллер обнаруживает в своем исследовании интерес не только к вопросам внешней, но также и внутренней жизни латинских государств на Востоке, — останавливается на социальных проблемах, интересуется церковной жизнью.[475]
Не со всеми выводами автора, однако, можно согласиться, если даже останавливаться только на группе интересующих нас вопросов.
Прежде всего приходится указать здесь на воспроизведение старой ошибки буржуазной историографии, заключающейся в том, что феодализм на Восток вообще и на территорию империи в частности был занесен будто бы только крестоносцами; Миллер, впрочем, не просто воспроизводит эту ошибку, а облекает ее в несколько иную форму, возлагая ответственность за „введение“ феодализма на Комнинов, „которые подражали быту западного рыцарства и вводили его у себя в империи“, в результате чего „феодализм значительно распространился на Востоке“.[476] Как известно, феодализм в Византии, как и всюду, был в действительности продуктом длительного процесса в рамках местных условий, Комнины были не создателями феодализма, а сами были им созданы. Если даже термин „феодализм“ понимать поверхностно, в смысле совокупности бытовых черт западно — европейского рыцарства, как это часто делается буржуазными историками, то и в этом случае мы не можем согласиться с автором, так как в пристрастии к западному быту обычно обвиняют — мы думаем, что без достаточных оснований — одного Мануила, а не всех Комнинов.
