— Я тут в село на денёк сбегал. Маменьку навестить, болеет она.
— Да ну? Ну, одевай ошейник.
А в городах на Руси — вече. Где каждый имеет право свободно ходить «куда похочет» и свободно говорить «что похочет». Имеет право добиваться принятия своего решения даже силой кулака своего. И это не бунт, это — дискуссия. Вече собирается во всех русских городах. Во всех! В одних — регулярно, как основной орган управления. В других — временами, в критических ситуациях. А кроме того, во всех городах идут сходы «концов» — районов. Даже и в княжеских, таких как Прикарпатский Галич, они, практически, забирают часть власти в городе — себе.
Конечно, Новгородская республика — крайняя, извращённая форма народовластия. Это уже олигархия — 30–40 боярских родов полностью «закрывают» «вертикаль власти». Но и во всех сельских поселениях регулярно проходят сходы. Постоянный передел земли, раскладка податей, очерёдность исполнения повинностей, хозяйственные вопросы, некоторые юридические… Вся Россия непрерывно митингует. Ругается, дерётся, соглашается, сама себя прощает… Вся, кроме боярских усадеб. В усадьбах «а поговорить» — отсутствует. Там — воля владетеля, там не обсуждение, а исполнение.
Выдернуть хорошего, с устоявшейся репутацией, мастера из такой среды в какую-то недо-боярскую усадьбу… Да даже и не мастера…
В Москве в 21 веке сотня тысяч безработных. Ребята! Поехали в Хабаровский край. Землю дадим, работу, жильё, районный коэффициент, налоговые льготы… Не едут.
В какой-то американской фантастике, где перед героем стоит задача вывести свой народ из благоустроенных подводных куполов в морях Венеры на опасную и враждебную сушу, попалась мысль: люди способны на массовую миграцию только в двух случаях — или под угрозой явной и скорой гибели, или следуя фанатичной идее. Зарплаты, каких-нибудь профитов — в этом перечне нет.
Пожалуй, есть смысл поверить «нации эмигрантов».
Тем более, что и история Советского Союза служит тому подтверждением. Советская индустриализация — это совпадение двух стимулов: явной угрозы попасть под раскулачивание или умереть с голоду в деревне для крестьян, и сформировавшегося коммунистического фанатизма городской молодёжи.
Вот на этом и строились новые города. Включая взрывной рост самой Москвы. Пожалуй, последними случаями применения таких стимулов были города Тюмени и плотины Ангары. Пусть и в ослабленной форме, но с поддержкой «примазина» — принципа материальной заинтересованности — они сработали. А вот позднее, например, на БАМе — уже нет.
