За час мы успели не только выработать петицию, но и переписать ее набело.
По истечении установленного времени Озеров не замедлил снова явиться в столовую. Я обратился к нему:
— Ваше превосходительство, мы просим вас дать честное генеральское слово, что никто из тех, кто выступал и будет выступать здесь, после не пострадает.
Озеров ответил:
— Прежде всего, благодарю тебя. Даю слово, что поскольку я разрешил говорить, то никто не будет подвергнут наказанию.
— Позвольте зачитать требования, с которыми согласны все солдаты.
Озеров удивился и рассердился:
— Какие еще могут быть требования? Нижние чины могут высказывать только пожелания и просьбы. У вас что, действительно требования?
Солдаты ответили, что это «просьбы и пожелания».
— Все ли согласны с изложенным на бумаге?
— Все! — дружно отозвались гвардейцы.
Генерал продолжал уточнять:
— Если кто-нибудь хоть с одним пунктом не согласен, поднимите руку!
Таких не оказалось.
Тогда фельдфебель Петр Соколов от имени всех фельдфебелей батальона доложил Озерову, что они в петиции не участвуют.
— Хорошо, — принял к сведению его заявление генерал и обратился ко мне. — Читай!
Четко и громко произнося каждое слово, я огласил составленный нами документ. Озеров взял его и стал разбирать, сообщая нам, что может быть удовлетворено властью его, а что придется доложить «высшему начальству». Командующий дивизией пробыл с нами около трех часов и настойчиво старался внушить, что во многом мы неправы, а отдельные пункты просто несовместимы с воинским долгом и присягой. Когда разговор коснулся несения преображенцами полицейской и охранной службы, Озеров заметил:
— Можно ли вас освободить от нее? Ведь одной полиции никак не справиться с революционерами. Бунтовщиков много, за них все рабочие. Если войска не помогут полицейским силам, то царя-батюшку могут убить. А вы присягу ему на верность давали!
— Стрелять в народ больше не будем! — стояли на своем солдаты.
Многих интересовало: почему Государственная Дума не принимает закон о наделении крестьян землей?
— Это не так-то просто, — отвечал Озеров. — Частная собственность священна и неприкосновенна, охраняется законом.
— Теперь все прикосновенно, — слышались резкие реплики.
— Подождем, все уладится! Зачем же бунтовать? Земля будет дана, только не сразу! — успокаивал генерал.
Ему стало жарко, он несколько раз порывался расстегнуть воротник мундира, но вовремя спохватывался и опускал руку. Переубедить гвардейцев ему не удавалось. Озеров чувствовал, что имеет теперь дело не с прежними бессловесными существами. Вот что мы требовали.
